Наставники. Коридоры власти<br />(Романы)

— Пойдемте без Найтингейла, — нетерпеливо предложил Кристл.

— Думаю, что это неправильно. — Браун слегка нахмурился. — Лучше всего пойти к Джего всем вместе. Тогда каждый из нас будет считать себя полноправным основателем нашей партии. И, по-моему, очень важно, чтобы именно Найтингейл участвовал во всех наших начинаниях.

— Я ему потом все объясню, — сказал Кристл. — Нам нужно начать действовать раньше наших противников.

Очень неохотно Браун набрал номер старшего наставника. Ему хотелось дождаться Найтингейла — чтобы накрепко привязать его к партии Джего. Но с другой стороны, он не без труда довел «до нужной кондиции» самого Кристла и не хотел его расхолаживать. По репликам Брауна — его хорошо поставленный голос звучал, как всегда, сердечно и доверительно — мы поняли, что Джего с радостью предложил нам зайти к нему сегодня же, сейчас.

— Он ждет нас, — сказал Браун, положив трубку.

— Вполне естественно, — заметил Кристл и встал.

— Одну минутку, — остановил его Браун. — Я по крайней мере пошлю Найтингейлу записку и объясню ему, что мы пытались его разыскать.

Он подсел к письменному столу.

— Может, будет лучше, если я сам отнесу Найтингейлу вашу записку, — предложил Рой, — и скажу ему, что тоже собираюсь голосовать за Джего, но в переговорах с ним участия не принимал?

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — проговорил Браун.

— Да нет, вы меня не поняли, — сказал Рой. — Просто я подумал, что мне не место в такой представительной депутации.

Кристл внимательно посмотрел на Роя, стараясь понять, серьезно тот говорит или ехидничает.

— Не знаю, Калверт, не знаю, — пробормотал он. — Но мы, надеюсь, все-таки можем сказать Джего, что вы решили его поддерживать?

— Конечно, — ответил Рой. — Конечно.

Дом старшего наставника располагался довольно далеко от квартиры Брауна, и нам пришлось пройти через несколько внутренних двориков. По дороге Кристл сказал о Рое Калверте:

— Должен признаться, что этот молодой человек вызывает у меня серьезнейшие сомнения.

— А я уверен, что он будет нам очень полезен, — успокоил друга Браун.

Глава восьмая ТРИ ВЗГЛЯДА НА ВЛАСТЬ

Когда мы пришли, нас отвели не в кабинет Джего, а в гостиную. Миссис Джего с видом гранд-дамы — она явно подражала леди Мюриэл — величественно поднялась нам навстречу.

— Прошу, господин декан, садитесь. Прошу, господин наставник, садитесь, — сказала она Кристлу и Брауну. — Отец мужа, совершенно не считаясь с нашими планами, решил посетить его именно сегодня.

Однако она не очень-то успешно имитировала манеры леди Мюриэл. При всей своей церемонности леди Мюриэл никогда не величала коллег ректора их должностными титулами. Леди Мюриэл никогда не сказала бы младшему из них:

— Мистер Элиот, будьте любезны, помогите мне разлить херес. Я уверена, что эта ваша обязанность доставит вам истинное удовольствие.

Дело в том, что миссис Джего любила играть роль великосветской дамы, любила внимание мужчин — и никогда не была в себе уверена. Крупная и широкоплечая, да к тому же начинающая полнеть, она отнюдь не казалась привлекательной, и ее красила только улыбка — яркая, веселая, открытая и по-девичьи беззащитная. Правда, улыбалась она редко, а без улыбки ее лицо было совершенно бесцветным.

В тот вечер ей не удалось выдержать великосветского тона. Она вдруг воскликнула:

— Вам, наверно, вовсе не хочется ждать Пола в моем обществе!

— Напротив, нам очень приятно, — сказал Браун.

— Вы чрезвычайно любезны, господин наставник, — царственно поблагодарила его миссис Джего, снова возносясь на пьедестал.

Она смущала друзей своего мужа с тех самых пор, как он на ней женился. Ей непременно нужно было главенствовать в любом разговоре. Она ревниво следила, чтобы ею «не пренебрегали». Она собирала, бережно хранила, бесконечно пересказывала и сладострастно смаковала «оскорбления» с пылким, не ослабевающим от времени мазохизмом. Она заставляла своего мужа тяжко страдать.

Он тяжко страдал, но почти никто не догадывался о действительных причинах его страданий. Он всегда очень нравился женщинам. Многие из них могли бы полюбить его — за широту и щедрость души, за мягкую, сердечную отзывчивость. Это вчуже льстило ему, но любил-то он — вот уже двадцать пять лет — только одну женщину: свою жену. У них никогда не было детей. Но его любовь к ней не ослабевала. Он даже ревновал ее, эту женщину, которая казалась всем столь нелепой и карикатурной. Мне доводилось видеть, как, играя на его ревности, она причиняла ему немалую боль.