Наставники. Коридоры власти

Кристл ушел. Через полчаса я отправился к Брауну. Когда я, постучавшись, открыл дверь, Браун сидел в своем любимом кресле возле камина и хмуро глядел в огонь. Кристл, в расстегнутом плаще, стоял спиной к камину; на его лице с опущенными уголками губ застыло угрюмое и обиженное выражение. Мне показалось, что они молчат уже довольно давно.

— Вы, насколько я понимаю, предугадывали, что это должно случиться? — не сразу спросил меня Браун.

Я ответил, что предугадывал.

А спустя несколько секунд на лестнице послышались торопливые шаги, и в гостиную вбежал Джего — лицо у него было серое, но в первое мгновение мне показалось, что он улыбается.

— Добрый вечер, Браун, — сказал он и тотчас повернулся к Кристлу. Нет, это была, конечно, не улыбка, а гримаса отчаяния. — Именно вас, Кристл, я и хотел разыскать, — проговорил он. — Мне обязательно надо кое-что выяснить. Эта записка, которую вы мне прислали, — я хотел бы точно знать, что вы имеете в виду.

— Так вы, значит, уже написали Джего, — медленно и внешне совершенно спокойно сказал Браун. — А я-то думал, что прежде всего вы пришли ко мне.

Кристл стоял, низко опустив голову.

— Я отправил записку, а потом пошел к вам, — проговорил он.

Глава сорок третья ОДИНОЧЕСТВО ПОБЕЖДЕННЫХ

Мне показалось — показалось или так оно и было? — что несколько секунд никто из них не шевелился. Браун сидел в кресле, сложив руки со сплетенными пальцами на животе, Кристл стоял у камина, низко опустив голову, так что его подбородок упирался в грудь, а Джего, все с той же застывшей гримасой отчаяния на лице, которую я принял сначала за улыбку, остановился в ярде от Кристла.

— Значит, я ошибся, — сказал Браун.

— Многие из нас ошиблись! — гневно воскликнул Джего. — Да и неудивительно! Я, правда, и раньше замечал веселенькие поступки…

Кристл поднял голову и спокойно, холодно посмотрел на Джего. Я не знаю, что произошло между бывшими друзьями до моего прихода, однако едва ли Кристл говорил много: мне думается, он не стал ничего объяснять, а просто объявил Брауну о своем решении.

— Я не намерен слушать ваши выговоры, — оборвал он Джего.

— По-моему, я имею право сказать все, что думаю! — воскликнул тот.

— Каждый из нас имеет право сказать все, что он думает, — проговорил Кристл.

— Только вряд ли это нужно, — спокойно заметил Браун.

Услышав этот рассудительный, предостерегающий голос, Джего нахмурился, а потом вдруг заговорил с Кристлом сдержанно и почти дружелюбно.

— Мне кажется, мы всегда понимали друг друга, — сказал он. — Мы оба знаем, что вы поддерживали меня не за мои достоинства, а просто выбрали из двух зол — из двух неприятных вам кандидатов — наименьшее. Должен вам признаться, что мне не слишком нравился такой сторонник, но по крайней мере никто из нас не притворялся. Мы трезво оценивали наши отношения и неплохо ладили. Правильно?

— В общем правильно, — отозвался Кристл. — Но я…

— А о частностях всегда можно договориться! — воскликнул Джего. — Мы с вами заключили рабочее соглашение… для меня, как я уже сказал, не слишком лестное. Мы оба понимали, что у нас мало общего. И все же сумели найти общий язык. Вам нравился мой соперник еще меньше, чем я, — вот что нас объединило. И до сих пор это нас вполне устраивало. Так неужели мы не можем сохранять благоразумие еще несколько часов.

— Что вы имеете в виду?

— Завтра утром все уже будет позади. Так стоит ли идти на поводу у своей раздражительности? Я знаю — вас вовсе не радует, что я стану ректором. Но ведь мы оба знали об этом с самого начала. Кристл, я прекрасно понимаю, что в глубине души мы не жалуем друг друга. Нам незачем притворяться — так будет всегда. Но мы оба мирились с этим почти год. Нельзя потворствовать своим личным симпатиям и антипатиям, когда решается судьба всего колледжа. Я готов договориться с вами о любых частностях наших будущих взаимоотношений. Я призываю вас, Кристл, — обдумайте свое решение еще раз!

— Это бесполезно.

— Я призываю вас — обдумайте свое решение еще раз! — с лихорадочной настойчивостью воскликнул Джего. — Мы можем детально разграничить наши обязанности. Я готов оставить некоторые дела в вашей компетенции. Это не устранит наших разногласий, но позволит нам избежать наихудшего…

— Что же вы считаете для меня наихудшим?

— Победу Кроуфорда.

— Вы ошибаетесь, Джего, — покачав головой, сказал Кристл.

— В каком смысле?

— В прямом. Я хочу, чтобы Кроуфорд стал ректором. Раньше не хотел. И был не прав. Он прекрасно справится с ректорскими обязанностями.

Джего слушал — и слышал — Кристла, но не понимал. Его лицо все еще походило на маску отчаяния с примесью злобы и — это было почти страшно — надежды. Так человек, получивший письмо с трагической вестью, читает слова, но не сразу постигает их истинное значение, и какое-то время его лицо не меняется. До Джего еще не дошел смысл сказанного Кристлом.

— Вы, так же как и я, знаете, — проговорил он, — что наихудшее для нас обоих — это победа Кроуфорда?

— Вы ошибаетесь, Джего.

— Вас не пугает победа Кроуфорда?

— Ничуть.

— Вам не кажется, что Кроуфорд…