Наставники. Коридоры власти

Сейчас его пугали встречи со знакомыми — но такие раны легко исцеляет время. Легко и бесследно. А вот душевная рана, даже зарубцевавшись, делает человека немного иным и, как правило, обедняет его чувства. В бурном море повседневных житейских забот Джего и раньше вел себя не очень-то уверенно — ему было трудно отстаивать свое место под солнцем среди грубоватых, но по-житейски мудрых людей, среди таких людей он всегда начинал сомневаться в своих силах. Эта неуверенность определяла почти все его поступки, именно из-за нее он не смог добиться известности, которой он, как ему казалось, заслуживал. Очень медленно, с большим трудом обретал он уверенность в своих силах. И все же добился уважения людей — к пятидесяти годам он почти поверил в это. Нынешние выборы стали для него глубоко символичными. Он словно одержимый жаждал победы — избрав его руководителем, коллеги признали бы, что он лучший среди них. Когда Кристл с Брауном предложили ему баллотироваться в ректоры, он вдруг ощутил небывалый прилив уверенности и решил, что это только начало его блестящей карьеры. Он заранее торжествовал.

В нем проснулось честолюбие, и вскоре он люто возненавидел продиктованный честолюбием путь, потому что разочарования, тревоги и унижения возрождали его неуверенность в своих силах. Но ему помогали держаться мысли об его приверженцах и о той высокой должности, которую они для него завоюют. Партией его приверженцев руководили Кристл и Браун — вот что очень подбадривало его и помогало преодолевать внутренние сомнения. Ему не нравился Кристл, у них не было ничего общего, и все же Кристл боролся за его победу — значит, он внушал уважение даже чуждым ему людям! Джего возмущали повадки Кристла, он считал его грубым и примитивным политическим дельцом, однако, даже возмущаясь, он с радостью думал: «Этот человек верит в меня! Этот практичный и ловкий делец хочет, чтобы я стал руководителем колледжа. Если уж даже такие люди верят в мои силы, то почему же я-то должен сомневаться?»

И вот сегодня Кристл отнял у Джего недавно обретенную уверенность. Сможет ли он снова уверовать в свои силы? Теперь ему будет гораздо труднее, чем год назад, когда его увлекло честолюбие и он не раздумывая вступил в борьбу.

Мы молча сидели у камина до одиннадцати часов. В одиннадцать, сразу после того, как отзвонили куранты, Джего опять заговорил о своей жене — в первый раз он вспомнил про нее еще у Брауна.

— А дома меня ждет Элис, — проговорил он. — Мне предстоит обрушить на нее это горестное известие. Я всю жизнь старался не огорчать ее. И вот заставляю глубоко, невыносимо страдать.

— Вы думаете, она не поняла, что стряслась какая-то беда?

— Если и поняла, то ей не будет от этого легче — когда она узнает правду.

— Она выдержит, — сказал я. — Именно потому, что страдать ее заставите вы.

— Это еще страшней.

— Для вас. Но не для нее.

— Если бы беда пришла со стороны, — сказал Джего, — я не стал бы волноваться. Элис всегда необычайно стойко переносила любые невзгоды. Если б колледж сегодня закрылся, а у нас не было бы никаких сбережений, я не задумываясь сказал бы ей об этом, и она ничуть бы не испугалась. Но тут все гораздо хуже.

Я не спросил его — почему.

— Неужели вы не понимаете, — воскликнул он, — что она обвинит во всем себя?

— Ей надо объяснить, что она тут ни при чем, — сказал я. — Мы с Роем растолкуем ей, как было дело.

— Она вам не поверит. Ни одному из вас. — Джего помолчал. — Она и мне, наверно, не поверит.

— Но попытаться-то все-таки стоит, правда?

— Вряд ли кто-нибудь сможет ее переубедить, — вздохнув, сказал Джего. — Обычно она мне верит… пока я не заговариваю о ней самой. Она так и не обрела душевного спокойствия. Может быть, мне нельзя было на ней жениться. Не знаю. Я надеялся дать ей счастье — и не сумел.

— Я понимаю, о чем вы говорите.

— Да, вы-то наверняка меня понимаете, — сказал Джего, и мягкая улыбка стерла на миг маску страданий с его лица.

— А по-моему, ни с кем другим она не обрела бы такого полного счастья, как с вами.

— Я провел с ней самые трудные часы в ее жизни, — сказал он. И с отчаянием добавил: — До сих пор мне удавалось не огорчать ее! Господи, да будь я самым жестоким человеком на свете, я не смог бы ранить ее больней! Я не вынесу этой пытки, не смогу смотреть ей в глаза. Она будет тяжко мучиться, а чем я ее утешу?

Он сидел, подперев подбородок ладонями, и смотрел в огонь. Прошло минут десять. Потом, словно паузы не было, он сказал:

— Да, если б не она, я перенес бы свое поражение гораздо спокойней.

Глава сорок пятая ВЫБОРЫ