Наставники. Коридоры власти

Мы медленно брели по дорожке. Нас обгоняли засидевшиеся на службе секретарши. Было так ветрено, что почти все скамейки у озера пустовали. Вдруг Роджер сказал:

— Посидим?

По озеру бежали игрушечные волны. Некоторое время мы сидели молча и смотрели на них, затем Роджер, не поворачивая головы, сказал ровным, безжизненным голосом:

— Возможно, нас ждут неприятности. Надеюсь, все обойдется, но может быть, и нет.

Я сразу возвратился на землю. Моя первая мысль была, что кто-то из его высоко- или низкопоставленных сторонников, Коллингвуд или кто-нибудь из рядовых членов парламента, пошел против него.

— Нет. Ничего такого. Ничего похожего.

Может, он не решается сообщить неприятную новость, которая касается меня? Я ничего не понимал и терялся в догадках. Но на мой вопрос он только покачал головой.

Теперь, когда дошло до дела, откровенность не давалась ему. Он неотрывно смотрел на воду. Наконец он сказал:

— У меня есть любовница.

В первое мгновение я удивился — и только.

— Мы были крайне осторожны. А теперь ей угрожают. Кто-то все-таки пронюхал.

— Кто же?

— По телефону… Незнакомый голос.

— По-вашему, это серьезно?

— Как знать.

— Что вас пугает?

Он ответил не сразу.

— Если это выйдет наружу, хорошего будет мало.

Я все еще не мог опомниться от удивления. Я-то считал, что он скорее счастлив в браке. Что это обычный для человека действия супружеский союз, удобный и прочный, в котором вовсе не обязательна всепоглощающая любовь. Тревога Роджера передалась и мне. Я с трудом сдерживал досаду, злость. Ну чего ему еще надо? — спрашивал я себя с простодушной нетерпимостью, совсем как могла бы спросить моя мать. Красивая жена, дети, дом полная чаша — для чего ему понадобилось рисковать? Ставить под удар и свои планы и мои? Я осуждал его, осуждал простодушно — как будто мне никогда не приходилось видеть людей в трудном положении, как будто и самому никогда не приходилось оступаться.

И в то же время я невольно сочувствовал ему — сочувствовал не умом, а скорее нутром. Как ни велика была его тревога, эта исповедь, очевидно, доставила ему какое-то удовольствие. Не то удовольствие, которое испытывают, скромно признаваясь в своих победах, натуры и более утонченные, — нет, это было чувство более глубокое, почти радость. Он по-прежнему неотрывно смотрел на озеро и не хотел встречаться со мной взглядом, а я думал, что вряд ли до этого он был близок со многими женщинами. Но он был человеком сильных чувств — и, вероятно, сильных страстей. Он сидел насупленный, думал о подстерегавших его опасностях и все же, казалось, был доволен тем, что с ним произошло, — доволен, как человек, понявший, что ему еще рано ставить крест на личной жизни. Я заставил себя задать ему деловой вопрос: велика ли вероятность, что все это откроется?

— Она нервничает. Раньше я никогда не видел, чтобы она так волновалась.

Я сказал, что, наверно, ей никогда еще не приходилось опасаться скандала, но ведь на такие случаи выработаны меры защиты. Нужно сходить к заслуживающему доверие опытному адвокату. И все ему рассказать.

— Разве у вас есть основания предполагать, что уже ходят сплетни? Я, например, ничего не слыхал.

Роджер покачал головой.

— Тогда заткнуть эту брешь, должно быть, не так уж трудно.

Он не ответил, не посмотрел на меня. Он сидел, уставившись вдаль. Понимая, что мои слова утешают его очень мало, я все-таки не удержался:

— Уверен, что все это можно уладить. Объясните ей. Но допустим, что ваши худшие опасения оправдаются и все выплывет наружу — это тоже еще не катастрофа. — Я хотел сказать, что в его кругу привыкли к скандалам и почище.

— Не обольщайтесь, — резко возразил Роджер, — не так это все просто.

Может, он чего-то не договаривает, подумал я. Может, она несовершеннолетняя?

— Тут есть что-нибудь из ряда вон выходящее? — спросил я. — Кто она такая?

Казалось, он не в силах был ответить. Он долго молчал, потом вдруг заговорил с таким жаром, что я даже опешил.

— Не важны поступки. Важно, кто их совершает. Вы знаете не хуже меня, что очень многие ждут только предлога, чтобы со мной разделаться. Вам не кажется, что это подходящий предлог?

— Но вы так и не ответили мне — что они могут использовать против вас?

— Англиканская церковь издавна установила такое правило: ты можешь сам впасть в ересь, и тебе это сойдет с рук, либо ты можешь проповедовать ересь — и это тоже сойдет тебе с рук, но, если ты вздумаешь заниматься тем и другим сразу, тебе этого не простят никогда.

Вдруг он вспылил. Резко, трезво, почти насмешливо он прибавил:

— Не забывайте, что я всегда был «не их круга». Если бы не это, мне сошли бы с рук грехи и похуже.

О каком «круге» шла речь?

О тесном, привилегированном круге Кейвов, Уиндемов, Коллингвудов, Бриджуотеров, друзей Дианы — о людях, которые, возможно, относились друг к другу и хуже, чем к Роджеру, но которые все были друг другу свои, а Роджера за своего не признавали.

— Да, — сказал я. — Вы всегда были среди них чужим. Вы, но не Кэро.

Я умышленно назвал ее. Наступило молчание. Затем он ответил на вопрос, которого я не задавал:

— Если это выйдет наружу, Кэро от меня не отвернется.