Наставники. Коридоры власти

— Но одно я все-таки вправе сообщить вам. Мне кажется, вам следовало бы предупредить ваших друзей, что им не мешало бы поторопиться со своими решениями. Мне кажется, что с течением времени оппозиция станет действовать энергичнее. Я бы сказал, что сейчас отнюдь не время мешкать. — Неторопливо, как закуривают сигарету, Роуз понюхал хризантему. — Признаться, я очень хотел бы знать, какие прогнозы на будущее у нашего друга Осбалдистона. У него редкостный дар чуять, куда дует ветер. Дар поистине бесценный. Конечно, он наш общий друг, но справедливость требует отметить, что этот дар отнюдь не был помехой его карьере.

Я не узнавал Гектора Роуза. Во-первых, он сказал мне — правда, «не буквально» (по его собственному выражению), но все же достаточно определенно, — что сам он поддерживает политику Куэйфа. Это было неожиданно. Я считал, что он — так же как Дуглас и другие его коллеги — с самого начала относился к ней с некоторым предубеждением. Очевидно, взвесив все трезво, он решил, что это разумный курс; кто-кто, а Роуз был на это вполне способен. А может, он все еще находился под впечатлением Суэцкого кризиса? Во всяком случае, это было неожиданно. Но еще неожиданней был его выпад против Дугласа.

Я знал Гектора Роуза уже лет двадцать. За все это время я ни разу не слышал, чтобы он осудил кого-то равного ему по чину. Осуждать-то он, наверно, осуждал, но привык держать свои мысли при себе. Многие годы я понимал, что он, скорее всего, не любит Дугласа и, уж наверно, ему завидует. И все же я был поражен — да и он сам, вероятно, тоже, — что он не сумел сдержаться.

Зазвонил телефон. Мне сообщили, что у меня в кабинете сидит Фрэнсис Гетлиф. Услышав об этом, Роуз сказал:

— Может быть, он согласится уделить мне пять минут?

Я попросил пригласить Гетлифа к нему, и тут Роуз вторично за этот вечер посмотрел на меня так, словно колебался: сказать или нет.

— У вас ведь будет возможность поговорить с ним потом? — спросил он.

— Думаю, что да, — ответил я.

— В таком случае я был бы вам признателен, если бы вы передали ему вкратце то, что я только что вам сказал.

— Значит, вы считаете, что надвигаются неприятности?

— Всегда лучше быть к ним подготовленным — вам не кажется?

— В том числе неприятности и личного характера?

— Ну, так далеко я заходить не собирался…

Не собирался, однако хотел, чтобы Фрэнсис Гетлиф знал, чего можно ждать, только не хотел сам говорить ему об этом.

Когда Фрэнсис вошел в комнату, Роуз встретил его с любезностью настолько преувеличенной, что казалось — он передразнивает самого себя.

— Дорогой сэр Фрэнсис, вот уж поистине нечаянная радость! Я и не мечтал о таком удовольствии…

Он поминутно величал Гетлифа «сэр Фрэнсис». А Фрэнсис, и сам склонный к церемонности, называл его не иначе как «господин непременный секретарь». Прямо испанцы XVII века, нетерпеливо думал я, хотя мне пора было привыкнуть к этой их слабости, да и к тому же я был несправедлив. Никакие они были не испанцы, а самые обыкновенные англичане — государственные чиновники середины XX столетия. И они в самом деле уважали друг друга. Фрэнсис был куда больше по душе Роузу, чем я.

Роуз нас не задержал. Он спросил Фрэнсиса, доволен ли тот деятельностью комиссии ученых. Доволен, ответил Фрэнсис. А согласится ли он, если дело дойдет до открытых разногласий («И вы, конечно, сами понимаете, что совсем даром вам это не пройдет»), согласится ли он поддержать решение ученых силой своего авторитета?

— Да, — сказал Фрэнсис и прибавил: — А как же иначе?

Последовали благодарности, обмен любезностями, слова прощанья и снова благодарности и любезности. Вскоре мы с Фрэнсисом уже шли через парк к лестнице герцога Йоркского.

— В честь чего это он? — спросил Фрэнсис.

— Он давал тебе понять, что готовится грандиозный скандал.

— Так ведь мы на это шли.

— Похоже, что все обернется хуже, чем мы предполагали. — Я повторил то, что слышал от Роуза, и прибавил: — Он может кого угодно довести до белого каления своими намеками и недомолвками, но все же мне стало ясно, что на этот раз мишенью буду я.

На траве под солнцем расположились парочки. Фрэнсис шел раздраженный, озабоченный. Он сказал, что скорее все обрушится на него.

— Послушай, — заметил я, — никто не любит сообщать дурные вести, но, хоть Роуз ничего определенного не сказал, мне кажется, что он ждет дурного.

— До чего мне все это надоело, — сказал Фрэнсис.

Несколько шагов мы прошли в молчании, затем он продолжал:

— Хоть бы нам удалось довести это дело до конца, а там я выйду из игры. Хватит с меня!

Он заговорил о делах международных. Что я о них думаю? Логически рассуждая, иначе оценить положение невозможно. Посмотреть ли с точки зрения технической или военной — все указывает на то, что надежда сохранить мир становится все более реальной. Логически рассуждая, это так. Я с этим согласен. Но вот, пожалуйста, едва только Куэйф и несколько ученых попытались перейти от слов к делу — и на них уже готовы обрушиться все громы и молнии.