Наставники. Коридоры власти

— Да я лучше удавлюсь! — рявкнул Льюк. — Зря вы считаете меня дураком, Браун. Джего будет замечательным ректором — лучшего-то в этом колледже, может, никогда и не было.

И вот Льюк пришел к Брауну на ленч — снова скромно сдержанный, одетый изящней и строже, чем все другие, если не считать Роя. Он помалкивал и с удовольствием прихлебывал из бокала душистое монтраше.

Браун сел за стол напротив Кристла и, оглядев нас, удовлетворенно сказал:

— Очень рад, что вам нравится вино. Я решил, что оно вполне подходит для сегодняшней встречи. В конце-то концов, мы не каждый день собираемся, чтобы обсудить кандидатуру будущего ректора.

На приемах у Брауна, как правило, стол был самый скромный. Два-три бокала сухого вина — этим и ограничивалась выпивка; только раз в год, когда он собирал у себя своих друзей — истинных ценителей хороших вин, — все было иначе. Сегодня мы выпили за ленчем монтраше, а потом Браун предложил нам еще бутылку кларета.

— Перед деловым разговором полезно немного взбодриться, — сказал он.

Мы были очень благодушно настроены после ленча — и гурман Пилброу, и юный Льюк, у которого были все задатки стать со временем гурманом, и Кристл, и Рой Калверт, и я. Пилброу тихонько посмеивался про себя.

— Бедные, бедные старики ахейцы, — невнятно бормотал он.

Мы спросили, почему это ему вдруг вспомнились ахейцы, и он вполне внятно объяснил:

— Да я тут перечитывал «Илиаду» — на сон грядущий, — песнь XI, и там сказано:

В нем Гекамеда, богиням подобная, им растворила
Смесь на вине прамнийском, натерла козьего сыра
Теркою медной и яичной присыпала белой мукою,—
Так уготовя напиток составленный, пить приказала[14]

.

Господи, ну бывает ли что-нибудь мерзее?

Все мы, кроме Найтингейла, с удовольствием попивали вино, а он сидел над чашкой кофе и завидовал нам, но подавлял раздражение и даже принимал участие в общей беседе.

Потом Браун спросил у Кристла, не пора ли нам, по его мнению, начать деловой разговор. После ритуально бесконечных взаимных комплиментов — Кристл говорил, что председательствовать должен Браун, а Браун утверждал, что дух нашего сегодняшнего собрания требует, чтобы председателем был непременно декан, — Кристл без всякого вступления перешел к делу. Он предложил нам высказать, в порядке старшинства, свое отношение к Джего и объявил, что сам он как председатель выступит последним. Мы сидели вокруг неубранного стола, и каждый из нас произнес небольшую речь.

Пилброу говорил по-обычному торопливо и неразборчиво, но его позиция была ясна и понятна. Он сказал, что его огорчают реакционные политические убеждения Джего, но он ценит его дружелюбие, его заботливую внимательность к людям, а поэтому готов поддержать его против Кроуфорда. Я внимательно слушал эту замечательную для семидесятичетырехлетнего старика речь и очень удивлялся равнодушию остальных. Кристл задумчиво крутил в пальцах пустой бокал, даже Браун посматривал на Пилброу со скучающим и рассеянным видом.

Зато сам Браун сразу завладел вниманием собравшихся. В первый раз он сказал о Джего все, что думал, — сказал веско, аргументированно, откровенно, и его чистосердечная откровенность не только убедила нас, но еще и сплотила. Браун утверждал, что Джего будет выдающимся ректором, что если мы добьемся его избрания, то принесем колледжу двойную пользу — или, говоря иначе, совершим двойную ошибку, если позволим пройти в ректоры Кроуфорду: во-первых, колледж получит плохого руководителя, а во-вторых, потеряет хорошего. И этот, второй, пункт особенно важен.

Найтингейл поставил под сомнение славу Кроуфорда-ученого — таких разговоров ни я, ни другие никогда еще не слышали, — и, притихнув, мы с недоумением поглядывали на Найтингейла; а он ухмыльнулся и закончил:

— Весьма вероятно, что через десяток лет все его работы — как и любые работы такого сорта — будут забыты и колледж окажется в очень странном положении…

Я вслед за Пилброу сказал несколько слов о личности Джего и предложил коллегам задуматься, какие, на их взгляд, человеческие качества нужны в первую очередь ректору.

— Мне представляется, что прежде всего — бескорыстное внимание к людям, великодушие и творческая фантазия. Никто, наверно, не сомневается в том, что у Джего есть фантазия, — добавил я, и все засмеялись, — но мне совершенно очевидно, что он, кроме того, один из самых бескорыстных и великодушных людей в колледже.

Рой Калверт тоже говорил о личных достоинствах Джего, но подробнее, чем мы с Пилброу, и гораздо красочней. В конце своей речи он, по обыкновению, не удержался от озорства:

— Мы с Элиотом считаем, — услышал я, — что Джего — необыкновенный человек. А вам, чтобы наверняка в этом убедиться, надо просто поговорить с ним часок-другой наедине. И если вы ничего не заметите, то не по нашей или его вине.