Сноу великолепно передает речи и прения в парламенте, но в то же время дает ощутить, что виновники провала проекта Куэйфа не те, кто выступает с речами, а те, кто стоит за их спиной.
Показанное в романе — превосходное отражение жизни. И если книга все-таки может не удовлетворить читающего, то лишь потому, что остается бесперспективной. Неясна оценка автором урока, который можно было бы извлечь из падения Куэйфа. На кого ориентировался Куэйф и, добавим, поддерживавший его Элиот? Невозможно не поставить перед собой вопроса: на какой путь толкал свою страну страстный сторонник прекращения производства атомного оружия?
Выйдя из игры, по проекту Куэйфа, Великобритания должна была, логически рассуждая, пойти за США и либо стать их сателлитом, либо, во всяком случае, ориентироваться на их атомный потенциал — со всеми вытекающими отсюда последствиями. При всей разумности проекта Куэйфа он, конечно, тем не менее не вел к нейтралитету… А следовательно, и к политике мира.
Недоговорил Сноу в романе того, что в то время не было ясно ему самому. «Коридоры власти» заканчиваются 1958 годом. Острейшая проблема, поднятая в романе, в последующих книгах серии «Чужие и братья» так и не получила разрешения. Впрочем, можно ли судить автора за то, что им не показано?
Через всю свою жизнь Сноу пронес веру в человека, уважение к нему, к его достоинству и силе воли. Во всех книгах серии Сноу проводил мысль о том, что сила человека — в единении и связи с другими людьми, в «человеческом братстве».
В конце 1976 года, то есть через сорок лет после того, как была задумана серия «Чужие и братья» и заложен первый камень в ее фундамент изданием одноименного романа, Сноу прислал в журнал «Вопросы литературы» ответ на анкету редакции, где главным вопросом было: «Какую роль играет сегодня литература в защите мира и гуманистических ценностей?»
В своей статье Сноу писал: «Для людей Запада термин „гуманизм“, к сожалению, означает не то же самое, что он означает в Советском Союзе… Однако люди доброй воли солидарны с тем пониманием гуманизма, которое утвердилось в советском строе мышления, — для них это понятие означает уважение к человеку и веру в его будущее. Возможно, нам на Западе придется подыскать другое слово, которое выразило бы тот же смысл. Уважение к человеческому достоинству и вера в человека — это, несомненно, и есть гуманность. И если мы хотим, чтобы XXI век оказался лучшим, чем наш, или хотя бы был просто спокойным веком, нам необходимо научиться ценить таким образом понятую гуманность лучше, чем мы способны были ценить ее в нашем разделенном мире»[10]
.Развивая мысль о незаменимой роли писателя, в особенности писателя-публициста, Сноу возвращается к термину «братство». «Нередко, — пишет он, — попросту повторяются совершенно справедливые, но всем и каждому давно знакомые слова — о том, что все люди должны быть братьями или… что в каждом человеке живут и все другие люди. Прекрасные мысли. По сути, впрочем, это трюизмы, но бывают времена, когда и повторения трюизмов не следует опасаться»[11]
.Памяти Г. Г. ХАРДИ
Я не дал названия колледжу, о котором рассказываю в этой книге, — мне не нравятся географические гибриды, вроде Оксбриджа, и я старался не пользоваться ими в романах о Льюисе Элиоте.
Мой вымышленный колледж расположен в реальном месте, хотя некоторые топографические подробности я намеренно изменил. Этим, впрочем, и ограничивается его сходство с действительно существующим колледжем.
Прототипами для героев моего романа послужили самые разные люди, и, насколько мне известно, выборы главы колледжа не складывались в последние несколько десятилетий так, как я описываю, ни в Оксфорде, ни в Кембридже. Однако в начале нынешнего века судьба ректорской должности довольно часто определялась в последнюю минуту — что и засвидетельствовано в «Мемуарах» Марка Пэттисона. На этот источник впервые указал мне Г. Г. Харди, памяти которого я и посвящаю мою книгу — с любовью и глубоким уважением.
Часть первая
СВЕТ В РЕЗИДЕНЦИИ
МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Снегопад только что кончился, во дворике за моим окном было по-зимнему тихо. К началу января жизнь колледжа почти полностью замирает, и тишину нарушали лишь приглушенные снегом шаги привратника, заканчивающего последний вечерний обход. Время от времени мягко позвякивали его ключи, и этот негромкий перезвон слышался еще несколько секунд после того, как затих шорох шагов.