Мы ужинали на закате, расположившись на отрытой площадке на вершине старой башни цитадели. Устроились мы там не случайно: в разгар жаркого лета здесь всегда прохладнее, к тому же в дальнем ее углу установлен очаг. Согласитесь, находиться рядом с кухней куда удобнее, чем таскать блюда вниз по лестнице – местами разбитой и выщербленной от времени. Крепость эта одна из тех, что император Карл V выстроил на западном побережье Калабрии в начале шестнадцатого столетия – для защиты берегов от пиратов-берберов в ту пору, когда Франциск I объединился с неверными против Императора и Святой Церкви. Большинство из укреплений давно превратились в руины, но башня, что принадлежит мне, – одна из немногих еще уцелевших и к тому же самая большая. Я приобрел ее десять лет назад. Как это мне удалось и почему с тех пор каждый год изрядную часть времени я провожу в ее стенах, к повествованию нашему не относится.
Цитадель эта расположена в одной из самых уединенных местностей южной Италии, на самом краю причудливо изогнутой скалистой гряды, образующей небольшую, но совершенно безопасную естественную гавань на южной оконечности залива Поликастро, чуть севернее мыса Скали, где, согласно местному преданию, родился Иуда Искариот. Она одиноко высится на этой изогнутой каменной шпоре – почти на десяток километров в округе не найдется обитаемого дома.
Когда я отправляюсь туда, меня обычно сопровождают двое матросов, один из которых, кстати, прекрасно готовит. В мое отсутствие всем в цитадели распоряжается персонаж, сильно смахивающий на гнома. Прежде он подвизался в каменоломне – добывал камень, но уж много лет тому назад прибился ко мне.
В летнем моем уединении меня нередко навещает мой друг. Он – художник. По происхождению скандинав, но в силу обстоятельств – космополит.
Мы ужинали на закате. Это было красиво: солнечный свет постепенно тускнел, временами вдруг вспыхивая и раскрашивая густым фиолетом горную цепь, обрамляющую залив на востоке, все выше громоздившую скалы к югу. Было еще жарко, потому мы перебрались в угол площадки, обращенный к побережью, ожидая, когда вечерний бриз потянет прохладой с ближних холмов. Свет небес окончательно погас, сумерки сгустились, и только желтая полоса света от лампы пробивалась из приоткрытой двери в кухню, где слуги гремели посудой.
Затем над гребнем мыса внезапно взошла луна, и сумрак разом рассеялся: блеск ночного светила разом залил нашу площадку, высветил каждый камень скалистой гряды, травяной склон недальнего холма, скользнул ниже, озарив пространство всего берега до недвижной глади черной воды.
Мой друг закурил трубку и сел, устремив взгляд в какую-то точку на склоне холма. Я знал, куда он смотрит, но не был уверен, что он способен разглядеть там что-то. Я-то хорошо знал, что там. Гость долго смотрел так, и стало понятно, что увиденное его заинтересовало. Но прошло довольно много времени, прежде чем он заговорил. Будучи художником, он доверял своим глазам, как лев уверен в своей силе, а олень – в быстроте собственных ног. Разумеется, его не может не смутить, если то, что он видит, не согласуется с тем, что он должен увидеть.
– Странно, – произнес он наконец. – Вы видите вон тот маленький холмик? Возле обломка скалы… сюда, к нам ближе?
– Да, – ответил я, вполне догадываясь о том, что последует дальше.
– Очень походит на могилу, – заметил Хольгер.
– Совершенно верно. Очень похоже на могилу.
– Именно так, – продолжал мой друг, не отрывая глаз. – Но что за странность! Я вижу тело; и оно лежит
– Конечно, и вполне отчетливо. Более того, в лунном свете особенно хорошо видно – вижу постоянно.
– Похоже, зрелище это не сильно вас занимает, – произнес Хольгер.
– Как раз напротив – очень интересует, хотя вижу постоянно. Кстати, вы недалеки от истины. Этот холмик – действительно могила.
– Быть не может! – воскликнул Хольгер недоверчиво. – Подозреваю: сейчас вы скажете мне, что на самом деле там лежит тело!
– Нет. Это не так. Я знаю точно: не поленился, специально спустился вниз, сходил и посмотрел.
– Так что же там такое? – спросил Хольгер.
– Ничего.
– То есть вы полагаете, это эффект игры света?
– Может быть. Но есть в том нечто необъяснимое: нет никакой разницы – восходит луна или заходит, светит ярко или тускло. И где она: на востоке или на западе. Но, когда луна в небе, – контуры тела на могиле всегда различимы.
Хольгер кончиком ножа поправил табак в трубке, а затем прижал его большим пальцем – табак разгорелся. Друг пыхнул дымом и встал со стула.
– Если вы не возражаете, – произнес он, – прогуляюсь-ка я вниз да посмотрю, что там и как.