Наставники Лавкрафта (сборник)

Он оставил меня, пересек площадку и скрылся в темном провале лестницы. Я остался на месте и сидел, глядя вниз, – до тех пор, пока он не покинул цитадель. Хольгер вышел на залитое ярким лунным светом открытое пространство, затянул старую датскую песню и прямиком двинулся к загадочному холмику.

Когда до места оставалось шагов десять, Хольгер ненадолго остановился, сделал два шага вперед, потом три или четыре назад, затем остановился снова. Я знал, что это означает: он добрался до того места, где Нечто перестает быть видимым. Где, как сказал бы мой друг-художник, световой эффект меняется.

Потом он пошел вперед и не останавливался, пока не достиг холмика. Я по-прежнему видел Нечто. Но теперь оно уже не лежало, как прежде, а приподнялось на колени, обняло Хольгера и смотрело ему в глаза. В этот момент холодный ветер пахнул мне в лицо и шевельнул волосы. Это был всего лишь бриз, обычный вечерний бриз, но мне почудилось дыхание иного мира.

А Нечто между тем, казалось, пытается вытянуться во весь свой рост, оно карабкалось вверх по Хольгеру, используя его как опору в своем восхождении. Тот же словно застыл и стоял неподвижно, повернув голову в сторону башни. Знаю, на фоне луны силуэт ее смотрится особенно живописно.

– Возвращайтесь! – крикнул я. – Не стойте там всю ночь!

Мне показалось, он отходил от холма с трудом – словно что-то ему мешало. И я знал, что мешало. Я видел, как руки Нечто обвивали его талию, удерживая его, но оно не могло оторваться от могилы. Хольгер медленно отступал, а за ним тянулся шлейф тумана – белый и тонкий. Я увидел, как мой друг вздрогнул и поежился, словно от холода. И в тот самый момент до меня донесся крик боли. Он был негромкий, но отчетливый. Видимо, это вскрикнула горная сова – они гнездятся в скалах… И тут кольцо тумана, что окружало Хольгера, рассеялось, подобралось и заскользило к могиле, а потом распласталось на холмике, как и прежде, приняв очертания человеческой фигуры.

Вновь порыв холодного ветра пошевелил мне волосы, но на этот раз я почувствовал ледяной ужас, от которого по спине пробежала дрожь. Очень хорошо помню, как однажды спустился туда один – таким же лунным вечером; приблизившись, я ничего не увидел. И точно так же, как Хольгер, я подошел вплотную к могильному холму и остановился. Хорошо помню, как повернул назад, и тут же у меня возникло убеждение, что там что-то есть – стоит только обернуться, чтобы убедиться в этом. Я вспомнил это сильное искушение – оглянуться, но, будучи человеком здравомыслящим, поборол его. Но, как и у Хольгера, моей реакцией был озноб – меня передернуло.

И вот теперь я понял, что такие же руки – сотканные из белесого тумана – точно так же обнимали и меня. Осознав это, я содрогнулся, а еще вспомнил, что крик ночной совы я тоже тогда слышал. Так значит, это кричала не сова, а оно – Нечто.

Я снова набил трубку и наполнил бокал терпким южным вином. Не прошло минуты, как Хольгер вновь сидел напротив меня.

– Конечно, там ничего нет, – сказал он, – но все же как-то жутко. Знаете, когда я возвращался, я был уверен, что там – за мной – есть нечто… Я хотел обернуться и посмотреть… Больших сил мне стоило не делать этого.

Он коротко рассмеялся, выбил пепел из трубки и налил себе вина. Повисла пауза. Мы молчали. Луна поднималась все выше. Мы оба смотрели на Нечто, распластавшееся на могильном холме.

– Можно сочинить историю. Вам стоит подумать об этом, – произнес Хольгер после долгой паузы.

– Она существует, – ответил я, – если спать не хочется, могу ее рассказать.

– Рассказывайте, – ответил Хольгер. Он любил слушать истории.

* * *

Старый Аларио умирал в деревне за горой. Не сомневаюсь – вы его помните. Говорили, что он нажил состояние, сбывая фальшивые камушки из Южной Америки, а тюрьмы избежал только потому, что смылся тотчас, как афера была раскрыта. Как все люди подобного сорта, обзаведясь деньгами, он тут же взялся расширять и надстраивать свой дом. А поскольку каменщиков в окрестностях не найти, он выписал двоих из Паолы. Это была еще та парочка – два негодяя совершенно зловещего вида: один – неаполитанец без глаза, а второй и того хуже – сицилиец со шрамом шириной в добрый дюйм[26] через всю левую щеку. Я частенько их видел, когда по воскресеньям они рыбачили у скал.

Когда Аларио свалила лихорадка и он умер, каменщики еще работали. Жили они в его доме, поскольку стол и кров были оговорены в качестве части оплаты за труд. Жены у Аларио не было – она давно умерла, остался только сын. Его звали Анжело, и характером он совсем не походил на своего пройдоху-отца. В невесты ему была назначена дочка местного деревенского богатея. И, что удивительно, хотя союз этот спланировали родители, говорят, молодые люди любили друг друга.