Наставники Лавкрафта (сборник)

Если после того, что случилось, вы снова последуете их призыву, они вас живого не выпустят, они разорвут вас в клочки! Впрочем, этим бы все равно кончилось ваше приключение… Завтра я, к несчастью, не могу остаться с вами: меня позвали к умирающему… Но, прежде чем удалиться, я защищу ваше тело, начертав на нем священные стихи.

* * *

Незадолго до захода солнца священник с помощью своего помощника раздел Гойши, и тонкими кистями они начертили на его спине, груди, голове, шее, на лице и на конечностях – словом, по всему телу – священные слова сутры, называемой Гониа-Шин-Кио. Когда они покончили с этой работой, жрец сказал слепцу:

– Сегодня вечером, когда я уйду, садитесь на веранду и ждите. Вас будут звать, но вы не отвечайте, что бы ни происходило. Даже не двигайтесь! Оставайтесь безучастны, как бы углубившись в размышления. Не шевелитесь и не производите шума, иначе вас разорвут в клочки! Но бояться вам нечего и призывать на помощь некого – никто не может в таком случае вам помочь. Если вы в точности исполните все, что я вам сказал, опасность минует, и в дальнейшем вам бояться будет нечего.

* * *

Наступила ночь. Священник ушел, куда его призывала его обязанность. Гойши уселся на веранде, как он ему приказывал. Лютню он положил рядом с собой и, приняв позу человека, углубленного в размышления, он сидел неподвижно, стараясь не кашлять и даже сдерживая дыхание.

Так он оставался в течение нескольких часов. Наконец он услыхал приближающиеся шаги… Они пересекли сад и остановились у веранды, очень близко от него.

– Гойши! – послышался звонкий призыв самурая.

Слепой старался не дышать и не двигаться.

– Гойши! – снова раздался голос, но уже более грозный.

И наконец в третий раз слово «Гойши!» прозвучало уже яростно.

Слепец замер.

Голос прошептал:

– Это так не пройдет! Я должен увидать, где он!

Тяжелые шаги в железной обуви застучали по ступенькам террасы, приблизились и замолкли возле слепого. Затем в течение долгих минут – причем Гойши казалось, что он слышит биение своего сердца, – царила глубокая тишина.

И вдруг совсем рядом с ним грубый голос проговорил:

– Вот лютня! Но музыканта я не вижу!.. Я вижу только два уха!.. Это мне объясняет, почему он мне не отвечал: не имея рта, ему говорить было нечем. От него остались только два уха!.. Я их снесу моему господину в доказательство того, что я исполнил, насколько мог, его приказание!

И в ту же минуту Гойши почувствовал, что его уши были грубо схвачены железными пальцами и оторваны от его головы!.. Несмотря на адскую боль, он все же не испустил ни одного крика. Шаги стали удаляться, прошли через сад и затихли вдали. С обеих сторон лица чувствовал слепой страшную боль, горячая густая кровь лилась обильно, но он не смел поднять руки.

Незадолго перед рассветом вернулся священник и поспешил на веранду. Его ноги поскользнулись на чем-то клейком. Он с криком отступил… При свете фонаря он увидал неподвижно сидящего Гойши, между тем как кровь сочилась из его ран.

– Мой бедный Гойши! – воскликнул священник. – Что с вами случилось?

Услыхав голос друга, слепой понял, что он спасен. Он зарыдал и сообщил все, что с ним произошло.

– Бедный, бедный Гойши! – с сожалением проговорил его друг. – И подумать, что вы должны были перенести такое страдание по моей вине! Я на всем вашем теле написал заклинания, а уши-то и пропустил! Я думал, что мой помощник сделал это! Но мне надо было удостовериться самому… Теперь остается только постараться вас вылечить. Утешьтесь, друг мой: все-таки самая большая опасность прошла, вас никогда больше не потревожат ночные посетители!

* * *

Благодаря прекрасному уходу знающего врача раны Гойши зажили. Слух о его необыкновенном приключении разошелся по всей стране, и он сделался знаменитостью. Много знатных и богатых господ приезжали в Шимоносеки, чтобы послушать его песни, и щедро его вознаграждали крупными суммами денег. Скоро он сделался богатым человеком…

Но с той поры его все звали Мими-Наши-Гойши, что значило Гойши-Безухий!

Перевод Елены Ильиной

Кимико

Желание быть забытой возлюбленным душе гораздо труднее, нежели старание самой не забыть…

Из стихотворения Кимико