Наставники Лавкрафта

Похоже, он с самого начала знал, что приехал в Японию не в гости, а навсегда. Будучи преподавателем, он одновременно и сам был студентом, изучая язык, впитывая обычаи и культуру, дух Японии. Он вжился в эту действительность. Принял японское подданство, женился, взял японское имя – теперь его стали звать Якумо Коидзуми. Здесь началась подлинная литературная жизнь Хирна. Он писал не для денег, а для удовольствия. Впитав японский мистицизм, он избрал для себя традиционный японский жанр – волшебную сказку о привидениях и злых духах. Такие истории сочиняли в Средние века, сочиняли их и современники Коидзуми. Он писал по-английски, и его аудитория была совсем невелика – читатели единственной в Японии англоязычной газеты, большей частью такие же экспатрианты, не вписавшиеся в западную жизнь, как и он сам.

Он сам как личность, а еще в большей степени его необычная проза были очень популярны на Западе на рубеже XIX–XX вв. В Европе первыми его «узнали» французы. В этом факте была своя логика – в свое время молодой Хирн с энтузиазмом «открывал» французскую литературу американцам и другим англоязычным читателям. Затем с его прозой познакомились Италия, Германия, Австрия. О нем с восторгом писали Гуго фон Гофмансталь, немецкие символисты.

Якумо Коидзуми умер внезапно, скончавшись от сердечного приступа. Случилось это накануне начала русско-японской войны, но, конечно, никак с этим событием не было связано. В наши дни Лафкадио Хирн занимает прочное и видное место в истории англоязычной литературы как один из наиболее оригинальных авторов «страшного» рассказа.

А. Б. Танасейчук

Кровавый обряд

Любовь с первого взгляда в Японии случается редко. Во всяком случае, куда реже, чем у европейцев. Возможно, это связано с особенностями восточной ментальности. А может быть, причиной тому ранние браки, традиционные для Японии. Их устраивают родители жениха и невесты. Потому трагедии, вызванные внезапно вспыхнувшим чувством, довольно редки. Однако самоубийства на любовной почве случаются. Обычно они двойные и происходят чаще всего потому, что с самого начала в отношениях влюбленных было что-то неправильное, а иногда и порочное. Речь идет о горожанах. В деревнях же бывает наоборот: порой даже чистые и возвышенные отношения приводят к трагедии. В ее основе нередко лежит любовь глубокая и искренняя, корни которой – в многолетней преданной дружбе между мальчиком и девочкой с самого раннего детства. Но даже в этом случае обнаруживается любопытная разница между западным двойным суицидом и японским джоши. Второе – никогда не результат исступления, слепого отчаяния. Оно готовится, и готовится не просто методично: оно сакрально. Это – супружество, а смерть его удостоверяет. Перед богами пара клянется друг другу, они пишут прощальные письма – и умирают. Никакая клятва не может быть нерушимей и священней, нежели эта. Но бывает и так, что вмешиваются обстоятельства: искусство врачей или нечто иное вырывает одного из влюбленных из лап смерти. В таком случае выживший все равно – при первом удобном случае – довершит задуманное и расстанется с жизнью, поскольку связан обязательствами любви и чести, а они нерушимы. Конечно, если спасены оба, тогда финал может быть счастливым. Однако считается, что лучше совершить какое-нибудь ужасное преступление и отправиться на полсотни лет в тюрьму, нежели прослыть человеком, который, дав клятву умереть вместе с девушкой, нарушил ее и отправил возлюбленную в последнее путешествие в одиночестве. Если такое случилось с женщиной, она еще может рассчитывать на снисхождение. Может быть, со временем ее даже простят. Но мужчина, выживший в джоши – пусть даже и не по своей воле, – на всю оставшуюся жизнь покроет себя несмываемым позором. В глазах японцев он всегда – клятвопреступник, убийца, презренный трус, ошибка природы. Известен мне один такой случай… Но рассказывать о нем нехорошо. Лучше я поведаю историю о возвышенной и чистой любви. Она случилась в одной из деревень на востоке страны.

I

Деревня эта стоит на берегу широкой, но неглубокой реки. У нее каменистое русло, но полноводной она бывает только в сезон дождей, а в иное время воды в ней немного, ведь ее влагой питаются огромные рисовые поля, что простираются до самого горизонта к северу и югу. Вдалеке, на западе, тесной грядой голубеют горы, а на востоке речную долину ограничивает цепь лесистых холмов. Холмы эти начинаются совсем недалеко от деревни – до них едва ли больше полумили рисовых полей. На ближайшем к деревне холме стоит храм, посвященный Будде Одиннадцатиликому.