Наставники Лавкрафта

На следующее утро Томас, мой посыльный, принес мне свежий номер «Геральд»[84] и кое-какие новости. Оказалось, что церковь по соседству продана. Я возблагодарил за это небеса – не потому что, будучи католиком, питал отвращение к конгрегации протестантов, но на мои нервы сокрушительно действовал тамошний громогласный проповедник, каждое слово которого, усиленное эхом под сводом церкви, как бы звучало прямо у меня в квартире; он упорно нажимал на звук «р», да еще и гнусавил, возмущая все мои инстинкты. Далее, там имелся органист, враг в облике человеческом, который отбарабанивал прекрасные старые гимны в собственной интерпретации, и я жаждал крови субъекта, который ухитрялся играть заключительное славословие, искажая минорные аккорды так, как способны только квартеты очень молодых студентов. Я верю, что пастор был человек хороший, но, когда он, бывало, рявкал: «И рррречет Господь Моисею, Господь муж брррани; творррец имя ему. Гнев мой ррразгорится и убью я тебя мечом!»[85] – я задумывался, сколько столетий чистилища будет ему назначено во искупление этого греха.

– А кто ее купил? – спросил я у Томаса.

– Никто, кого бы я знал, сэр. Ну, болтают, будто тот господинчик, хозяин этих самых квартир Хмильтона на нее глаз пложил. Можт, новые студии построит.

Я подошел к окну. Молодой человек с нездоровым лицом стоял у ворот церковного двора, и при первом же взгляде на него меня снова одолело сильнейшее отвращение.

– Кстати, Томас, – сказал я, – кто тот парень там внизу?

– Этот червяк, сэр? – Томас фыркнул. – Да то ночной сторож при церкви, сэр. Уж я умаялся глядеть, как он всю ночь высижвает на тех ступеньках и как уставится, так вроде как обругал. Я б ему голову пробил, ей-ей, сэр, уж простите…

– Давай дальше, Томас.

– Как-то вечером идем мы домой с Хэрри, другим англичанином, и вижу – сдит на тех ступеньках. Молли и Джен были с нами, сэр, две девчонки, официантки, а тот зыркает на нас этак обидно, вот я гварю: «Ты куда пялишься, жирный slug?» – уж не взыщите, сэр, но так я и сказанул, сэр. А тот млчит, и я гварю: «Иди сюда, я твою башку проткну как пудинг». И открваю я врота и вхожу, но он млчит, только пялится обидно. Ну, дал ему раза, но, ффу… глава его ткая холодная и мягкая, что и коснуться тошно!

– Что он потом сделал? – спросил я с любопытством.

– Этот? Ничего.

– А ты, Томас?

Парнишка покраснел от смущения и неловко улыбнулся.

– Мистер Скотт, сэр, я ж вроде не трус, ну вот не могу я сообразить, почму удрал. Я ж служил в Пятом стрелковм плку трубачом, сэр, был в деле при Телль-эль-Кебире, ранен у колодцев![86]

– Ты хочешь сказать, что убежал?

– Да, сэр; я убжал от него.

– Почему?

– Так это ж я как раз и хтел бы знать, сэр. Хватаю я Молли да бегу, и остальные напугались, как и я.

– Но что их так испугало?

Томас поначалу отказывался отвечать, но мое любопытство касательно неприятного молодчика было уже возбуждено, и я стал настаивать. Трехлетнее пребывание в Америке не только изменило диалект кокни[87], на котором Томас изъяснялся, но и привило ему страх американцев показаться смешным.

– Вы, наверно, не поверите мне, мистер Скотт, сэр?

– Поверю.

– Смеяться надо мной будьте, сэр?

– Чепуха!

Он все еще колебался.

– Ну, сэр, бгом клянусь, как стукнул я его, он меня за руки ухватил, сэр, а я давай расцеплять его клаки, мягкие такие, сырые, и тут один его палец у меня в руке остался!

Крайнее отвращение и ужас на лице Томаса, видимо, отразились и на моем, потому что он добавил:

– Жутко это, вот я тперь как увижу его, так и ухжу. Я от него хирею.

Когда Томас ушел, я снова подошел к окну. Тот тип стоял у ограды церкви, держась за решетку ворот обеими руками, но я поспешно отступил к мольберту, борясь с тошнотой и испугом, ибо заметил, что средний палец на его правой руке отсутствует.

В девять утра явилась Тесси, исчезла за ширмой и на ходу весело бросила: «Доброе утро, мистер Скотт!» Когда она оттуда вышла и стала в позу на подиуме, я начал новый холст, к ее большому удовольствию. Она помалкивала, пока я наносил контуры рисунка, но, как только шуршание угля прекратилось и я взялся за баллончик с фиксативом, принялась болтать.

– Ах, я так чудесно провела время вчера вечером! Мы ходили в театр Тони Пастора[88].

– Кто это «мы»? – поинтересовался я.

– Ну, Мэгги, ты ее знаешь, натурщица Уайта, Рыжик Мак-Кормик – мы зовем ее Рыжиком, потому что у нее роскошные рыжие волосы, от которых вы, художники в восторге, – и Лиззи Берк.

– И что дальше? – сказал я, распыляя фиксатив по холсту.

– Мы встретили Келли, и Беби Барнс, которая танцует с юбками[89], и… и всю компанию. Я пофлиртовала.

– Значит, ты меня предала, Тесси?

Она рассмеялась и помотала головой.

– Это Эд, брат Лиззи Берк. Он правильный джентльмен.

Я счел себя обязанным по-отцовски дать ей несколько советов касательно ухажеров, которые она выслушала с веселой улыбкой.

– О, я умею отшить тех, которые пристают, – сказала она, осматривая свою жевательную резинку, – но Эд не такой. Лиззи моя лучшая подруга.