Наставники Лавкрафта

Потом она рассказала, что Эд работал на чулочной фабрике в Лоуэлле, Массачусетс, вернулся и удивился, что они с Лиззи выросли, и какой он благовоспитанный юноша, и как не поскупился промотать полдоллара на мороженое и устрицы, чтобы отпраздновать свое поступление на должность клерка в отдел шерстяных тканей у Мэйси[90]. Не дожидаясь конца болтовни, я начал писать, и девушка снова стала в позу, улыбаясь и чирикая как воробей. К полудню я прилично проработал этюд, и Тесси подошла взглянуть на него.

– Так-то лучше, – сказала она.

Я тоже так думал, и потому съел свой ланч с приятным чувством, что все идет хорошо. Тесси развернула свой пакет с завтраком на письменном столе напротив меня, а кларет мы пили из одной бутылки и сигареты зажигали от одной спички.

Я был сильно привязан к Тесси. Я наблюдал за тем, как она превращалась из хрупкого, неуклюжего ребенка в нежную, но великолепно сложенную женщину. Она позировала мне уже три года, и среди всех моих натурщиц она была моей любимицей. Я бы очень огорчился, если бы она стала «крутой» или «бесшабашной», как принято говорить, но манеры ее до сих пор оставались безупречными, и я чувствовал в глубине души, что с нею все в порядке. Вопросы морали мы никогда не обсуждали, и я не собирался начинать сейчас – отчасти потому, что сам не следовал правилам, а еще потому, что знал: она будет делать что захочет, невзирая на мои поучения.

Однако я все же надеялся, что она сумеет лавировать, не попадая на рифы неприятностей, так как желал ей добра, а кроме того эгоистично желал сохранить при себе свою лучшую натурщицу. Я знал, что флирт, как она это называла, не имеет никакого значения для девушек типа Тесси и что в Америке такие отношения ничуть не напоминают то же самое в Париже. Но я всегда смотрел на жизнь открытыми глазами и понимал, что однажды кто-то уведет Тесси, так или иначе, и хотя я всегда был убежден, что брак – дело бессмысленное, но искренне надеялся, что в данном случае где-то конце пути все-таки появится священник.

Я – католик. Когда я слушаю мессу, когда осеняю себя крестным знамением, то чувствую, что мир вокруг становится веселее, да и я тоже, а когда исповедуюсь, это идет мне на пользу. Должен же человек, живущий как я – по сути, одиноко, – исповедоваться кому-то. И Сильвия, между прочим, была католичкой, и для меня этой причины было достаточно. Но если говорить о Тесси, тут дело другое. Тесси также была католичкой, и притом гораздо более набожной, чем я, так что в целом я мог не беспокоиться за свою хорошенькую натурщицу, пока она не влюбилась всерьез. Но я понимал, что тогда будущее девушки будет зависеть лишь от произвола судьбы, и мысленно молился, чтобы судьба держала ее подальше от таких мужчин как я и устраивала ее встречи только с подобными Эду Берку и Джимми Мак-Кормику, благослови Господь ее милую головку!

Тесси сидела, выдувая колечки дыма под потолок и позвякивая кусочком льда в своем бокале.

– А знаешь, я прошлой ночью тоже видел сон…

– Неужто про того человека? – засмеялась она.

– Именно. Сон почти как твой, только намного хуже. – С моей стороны было глупо и легкомысленно говорить так, но вы же знаете, что в среднем художники тактом не отличаются.

– Я заснул, видимо, около десяти часов, – продолжал я, – и вскоре мне приснилось, что я проснулся. Я так отчетливо слышал полуночные колокола, шум ветра в ветвях деревьев, гудки пароходов в заливе, что даже сейчас с трудом могу поверить, что все это было не наяву. Похоже, что я лежал в каком-то ящике со стеклянной крышкой. Смутно различал я свет уличных фонарей, как бы проплывающих мимо, ибо должен сказать, Тесси, что ящик, в котором я лежал, был установлен на подушках экипажа, трясшегося по камням мостовой. Вскоре мне надоело, и я попытался пошевелиться, но ящик был слишком узок. Мои руки были скрещены на груди, поэтому я не мог поднять их, чтобы оттолкнуться. Прислушавшись, я попытался позвать на помощь. Но голос у меня пропал. Я слышал топот лошадей, везущих повозку, и даже дыхание возницы. Затем моего слуха достиг новый звук – как будто раскрыли оконную раму. Мне удалось немного повернуть голову, и тогда я смог посмотреть не только через стеклянную крышку, но и через стеклянные вставки в стенках крытой повозки. Я увидел дома, пустые и молчаливые, – ни признаков жизни, ни света, кроме одного из них. На втором этаже его было открыто окно, и в нем виднелась фигура в белом, выглядывающая на улицу. Это была ты.

Тесси отвернулась от меня и оперлась локтем о стол.

– Я мог видеть твое лицо, – закончил я, – и оно показалось мне таким скорбным… А потом мы проехали и свернули в узкий темный переулок. Лошади остановились. Я ждал и ждал, закрыв глаза от страха и нетерпения, но все было тихо, как в могиле. Казалось, прошли часы, и мне стало тревожно. Ощущение, что ко мне кто-то приблизился, заставило меня раскрыть глаза. И я увидел белое лицо возницы катафалка, глядящего на меня сквозь крышку гроба…

Рыдания Тесси прервали мою речь. Она дрожала как лист. Я понял, что сморозил глупость, и попытался устранить ущерб.