Наставница королевы

— Я нынче ночью глаз не сомкну, все буду думать о тебе, — хрипло прошептал он, снова целуя ее ладонь жадными устами.

Роберт ушел, а Елизавета прислонилась к двери и вздохнула.

— Одно дело, — сказала я, снова открывая сундук и извлекая из него ночную рубашку, — кататься вдвоем, но вот оставаться вдвоем в опочивальне…

— Я тебе сто раз говорила — я ему верю.

— А вы уверены, что другие правильно вас поймут и не запятнают репутацию, которую вы много лет восстанавливали после удара, нанесенного Сеймуром?

— Тогда все было по-другому. — Елизавета подошла и повернулась ко мне спиной, чтобы я могла расшнуровать ее корсет.

— Ну, конечно. Того женатого повесу звали Томом, а этого Робином.

Она резко обернулась лицом ко мне, уперла руки в бока, а в глазах, совсем недавно таких мечтательных, зажглись яростные «тюдоровские» огоньки. Сделавшись королевой, Елизавета стала обнаруживать такие черты, которых я прежде не замечала. Даже Роберт как-то сказал, что она способна в один миг из богини превратиться в базарную торговку и ругаться, как матрос, — подобно Томасу Сеймуру и своему царственному отцу.

— Черт побери, Кэт, — воскликнула Елизавета, — ты просто сердишься из-за того, что я отослала Джона, чтобы он научился держать язык за зубами!

— А отослать-то надо бы Роберта Дадли, чтобы он остудил голову и некоторые иные части тела. Лучше всего хотя бы иногда отправлять его к жене.

— Они совершенно разные люди. К тому же Роберт нужен мне здесь как один из моих советников. Чума вас всех забери, я уже не твоя воспитанница, я взрослая женщина, я королева!

— Это я уже заметила. А как мы все мечтали, чтобы Бог ниспослал вам столь великий дар. Теперь нам всем надлежит оберегать его. Елизавета… ваше величество… мне недавно снова приснилась ваша матушка.

Глаза у нее расширились, нижняя челюсть отвисла.

— А мне… а мне нет. Да и с чего бы? Я теперь в полной безопасности.

— Она тоже была в безопасности, когда стала королевой.

— Она не была королевой в своем праве, в отличие от меня.

— Вы же сами говорили, что очень важно сохранять симпатии не только придворных, но и простого народа. Сейчас у вас есть возможность оставаться чистой в глазах двора и подданных, а вы безрассудно пренебрегаете этим, ведете себя, как распутница.

На мгновение мне показалось, что Елизавета ударит меня; я схватила ее за руки повыше локтей и легонько встряхнула. Многое изменилось за последнее время, и теперь пропасть между нами очень расширилась. Власть, как я хорошо знала, сильно меняет людей, и я боялась за Елизавету.

— Я не веду себя, как развратница, — возразила она и вырвалась из моих рук. — Я-то думала, что хотя бы ты поймешь, как много значит для меня Робин, пусть это не доходит ни до Сесила, ни до твоего супруга. А раз тебе снова стали сниться эти сны, скажи моей матушке, что для меня этот мужчина — то же, что для нее был Томас Уайетт: любовь на всю жизнь, но такая, которая ничем серьезным не закончится. Я совсем не дура в этом отношении, и ты не веди себя как дура!

Осенью Сесил вернулся, заключив почетный договор с Шотландией, Джон был возвращен из Энфилда, но положение лучше не стало. Теперь сплетники передавали из уст в уста страшные слова: будто бы Роберт хочет отравить свою супругу, чтобы жениться на королеве, а Елизавета будто бы ждет от него ребенка. Именно из-за этого я решилась снова сделать ей замечание — ведь такое же обвинение фигурировало и во время скандала с Сеймуром, от которого она якобы забеременела, а я не желала допускать, чтобы Елизавету снова обливали грязью. Она же ничего не замечала, настолько ослепила ее любовь к Робину. Даже угроза Сесила подать в отставку, если королева не отдалит от себя лорда Роберта Дадли, не отрезвила Елизавету.

Однако вышло так, что от тяжелой обязанности снова спорить с Елизаветой меня освободила ужасная случайность. А может быть, и не случайность. Я хорошо запомнила дату, потому что это было 8 сентября 1660 года, на следующий день после двадцать седьмого дня рождения королевы. Я поджидала ее величество с конной прогулки (она каталась с Робертом по обширному парку Виндзора) и надеялась перемолвиться словечком с Джоном, который в этот раз ненавязчиво их сопровождал. И вдруг один из слуг Дадли, по фамилии Форестер, бросился к ним, едва они спешились.

— Что, дружище? — Роберт повернулся к высокому худощавому управляющему его сельскими поместьями.

Елизавета прислушалась.

— Милорд, увы, я должен сообщить вам, что произошло несчастье. Жена ваша упала.

— Куда упала? С ней ничего не случилось? — донесся до меня голос Роберта.

— Упала с лестницы в Камнор-хаусе, милорд, и свернула себе шею. Она всех слуг отпустила на ярмарку, а когда они вернулись — она была уже мертва, сэр. Она упала и убилась.