Настоящая англичанка

— Конечно, — сказала она. — Опускающиеся декорации гораздо удобнее, чем плоские задники. До того, как мистер Тейт их установил, мне приходилось разрезать свои работы пополам, чего я просто не выносила. Всегда можно было видеть эту линию посередине.

— Вот это опускающиеся декорации, разумеется, — сказал Гил, указывая на холсты, уже установленные сзади сцены. — Человек по имени Самуэль Грив нарисовал эти деревья для «Сна в летнюю ночь».

Задник изображал сказочный сумеречный лес, с высокими деревьями, тянущимися кверху, некоторые из них наклонялись в ту или иную сторону. Земля была устлана маленькими пурпурными цветами.

— Они прелестны, — проговорила Эмма, подходя, чтобы рассмотреть их. Мистер Грив нарисовал цветы непропорциональными, чтобы зрителям они казались неясной, смешанной массой.

— Готов поспорить, что такого у тебя в театре ещё не используют, — сказал Гил.

Он пересёк сцену, зажёг маленькую лампу и вытянул вперёд твёрдую боковую декорацию, которая выехала легко, очевидно, благодаря установленным пазам в деревянном полу. Она выглядела просто как большая деревянная рама, на которую натянули отрез цветного шёлка, хотя и приятного розового оттенка.

— Что с этим делают? — спросила Эмма.

— Она вращается вокруг собственной оси, — объяснил Гил. — Видишь?

Он толкнул плавно повернувшуюся раму, и Эмма внезапно увидела, что смотреть на лесной пейзаж сквозь цветной шёлк — это совершенно другое дело. Свет вначале падал на шёлк, который бросал розовые отблески на деревья, выделяя мелкие пятнышки золотых листиков, вкраплённых среди листвы.

— О, Гил, как красиво!

Он усмехнулся ей, стоя посреди сцены, с руками на бёдрах.

— Вот так ты получил свои мозоли на руках? — спросила она.

— Что?

— Работая с декорациями?

— Нет. Рисовать декорации — неподходящее занятие для джентльмена, и я нахожу удивительным, что тебе позволили этим заниматься. Ты, конечно, вдова, но даже если так, театральная публика славится своей распущенностью. Тебя не беспокоит твоя репутация?

— Я рисую декорации и ландшафты в уединении собственного дома, и о моём участии известно очень немногим, — возразила Эмма. — Но мне жаль, что у тебя такие провинциальные представления об актёрах и актрисах.

Гил лениво прошёлся вдоль сцены и встал между розовым шёлком и задником с лесом.

— Ты видишь? — сказал он. — Феи будут танцевать и играть за прозрачными шелками.

Эмма моргнула. Сквозь розовый шёлк мускулистый силуэт её жениха неожиданно стал казаться таинственным и соблазнительным, притягательным как король эльфов.

— Ты, значит, Оберон? — спросила она со смехом.

— Я мог бы быть им, — ответил Керр. — На маскараде на мне не было костюма.

Он опустил руку и поднял со скамьи цветочный венок.

— Я думаю, этот венок, оставленный на сцене, принадлежит Титании, но он подойдёт. — Граф принял позу. — Tarry, rash wanton: am I not thy lord? [20]

Эмма почувствовала, как греховная улыбка Королевы Титании появилась у неё на губах. Она отбросила волосы назад и прошлась, соблазнительно покачивая бёдрами.

—  Then must I be your lady [21], — сказала она, бросая Гилу взгляд через плечо. Она почти ощущала, как мерцает на лице украшенная драгоценными камнями маска, превращая её в настоящую сказочную королеву. Она сделала круг-другой, чтобы он мог насладиться движениями её бёдер, так свободно встряхивая волосами, что они плыли по воздуху, как у королевы фей. Краем глаза она видела, как мерцают золотые мазки краски на заднике, словно стайка прислужников-эльфов резвилась среди деревьев, в ожидании её приказаний.

Она окинула быстрым взглядом своего Оберона. Кажется, он наслаждается видом её груди.

— Теперь ты должна обвинить меня в прелюбодеянии, — хрипло произнёс Керр. — Титания обвиняет Оберона в том, что у того есть любовница, воинственная амазонка.

Эмма покачала головой.

— Это, должно быть, другая Титания. У моего мужа никогда не будет любовниц.

Гил направился к ней, очень медленно и легко, но с явным умыслом. Настоящее буйство пробежало ввёрх и вниз по её конечностям.

— И как именно ты собираешься избавить Оберона от его сладострастных привычек?

Но Эмма только сейчас сообразила, что там были ещё боковые рамы, обтянутые шёлком разных цветов. Она потянула за одну, и та беспрепятственно поехала по своим пазам на сцене. Большая рука Гила протянулась над её головой и вытащила раму полностью, а затем раскрутила её так, что сияние золотого шёлка озарило волшебный лес. Теперь золотые листки казались ближе, свободно танцуя между деревьев.

— Освещение обманывает зрение, — сказала Эмма с благоговением. — Они выглядят как огоньки эльфов.

Её Оберон знал Шекспира.

—  Didn’t thou not lead Theseus through the glimmering night, — проговорил он, наклоняя голову и легко касаясь губами её губ, — from Perigenia, whom he ravished [22]?