Настоящая фантастика – 2010

Мама с папой уже сидели в креслах, а от их головы и рук тянулись черные щупальца к осьминогам под креслами. Щупальца на руках все время шевелились. Сидение в этих креслах называлось работой. Мама была одета в красивую зеленую блузку и черную юбку до колен, на ногах — новенькие черные туфли. Она всегда перед креслом одевались почти так же, как на ежемесячные физические встречи. По дому мама ходила в тапках, или в старых сносившихся босоножках, или вообще босиком, но для осьминоги каждый раз доставала из коробки свои единственные туфли, а потом, когда рабочее время заканчивалось, прятали их обратно в коробку, чтобы они «подольше были новыми». Она и папу заставляла перед работой надевать парадный костюм, чтобы «держать форму и не разлагаться». Папа нехотя подчинялся, но всегда, как говорила мама, бухтел, потому что считал это «очередной глупостью, которая только отнимает время и никому не нужна».

Сейчас на папе были только трусы. Значит, мама опять ушла на работу раньше.

Гай прошел на кухню, совершенно забыв о своих ночных страхах, открыл и закрыл холодильник (нет ли там бомбы?), подошел к плите (посмотреть, какой мама приготовила завтрак), взял сковородку с запеканкой и, довольный, уселся за стол.

Перед тем как уйти в школу, прощаясь, он потрогал маму за коленку и дождался, когда мамина нога два раза дрогнет в ответ. Проверять холодильник и трогать маму за коленку перед выходом стало его привычкой. К папе, сидящему в кресле, Гай не подходил.

Год назад он увидел, как отец сидя в кресле открывает и закрывает рот, а все лицо у него покраснело и покрылось потом. Гай подумал, что отцу жарко и он хочет пить. В холодильнике нашлась бутылка с минеральной водой. Гай достал трубочку, взял эту бутылку и пошел к отцу. Отец дышал часто-часто, будто ему не хватало воздуха, и Гай подумал, что папе плохо. Тогда он решил вызвать маму. Подошел к ней и начал ритмично стучать кулачком по ее коленке. А когда мама освободилась от осьминога, он показал на отца и сказал, что папе плохо. Мать встала, посмотрела на отца и побледнела. Она отвела Гая в его комнату и попросила не выходить, пока не позовут. Он просидел минут двадцать в полной тишине, а потом к нему зашла мама.

— Папе было плохо? — спросил он.

— Когда я его вытащила — да, а как ему было до этого, я не знаю и знать не хочу. Но сейчас с ним все в порядке. Только ты больше не подходи к папе, когда он в кресле, хорошо? Вообще не подходи.

— И поить не надо?

— И поить, ему так лучше.

— Хорошо. Мам, это оттого, что папа много работает, с ним творится что-то плохое? Давай попросим его меньше работать.

— Послушай, сыночек. — Голос матери дрожал, и Гай понял, что ей очень трудно говорить. — Послушай. Мальчики должны учиться. Мужчины должны работать. И твой отец тоже. Плохо ему вовсе не от работы. Наоборот, если он будет работать меньше или вообще перестанет, то ему станет еще хуже, а то, что ты видел сегодня, будет повторяться снова и снова.

— Мам?

— Да.

— А к тебе можно подходить, когда ты работаешь?

— Конечно. — Мама ласково улыбнулась. — Ко мне можно, в любое время. Должен же кто-то поить меня из бутылочки, когда у меня пересыхают губы, и еще я должна знать, когда этот кто-то уходит в школу, а потом возвращается, чтобы порадовать маму хорошими оценками. — Она улыбнулась и обняла Гая, но он заметил, что мама плачет. После этого он не подходил к отцу. Не хотел, чтобы мама плакала. И еще Гай понял, что маме не нравятся вопросы про папу, и он перестал их задавать.