Настоящая фантастика 2014

– Только маленький совет, – продолжал тем временем экзорцист. – Раздели написанное в две разные рукописи. Ну, не идут они вместе, все эти восставшие жезлы и набухшие перси с сыскарями в болотах и призрачными собаками.

Недовольство – опасная вещь. Именно из озвученного в нужном месте и в нужное время недовольства рождаются массовые беспорядки, восстания и революции.

Уже довольно давно Хроники слышал недовольный гомон где-то позади, но сейчас тот стал стремительно нарастать.

– Дамские романы бунтуют, – пояснила Мальчик-Волшебник, заметив обеспокоенность Хроники – она как-то умудрялась всегда быть в курсе событий.

– Почему?

– Считают, что происходит жанровая дискриминация, и именно поэтому их задвинули так далеко в хвост очереди.

– Глупость какая! Никто их не задвигал, просто они позже пришли. Кто приходит последним, всегда встает в конец очереди. Все справедливо.

– Вот пойди и попробуй им это объяснить, – предложила Мальчик-Волшебник.

Хроники прекрасно понимал ее сарказм. Это только кажется, что все хотят одной справедливости для всех. А когда по справедливости ты вдруг оказываешься в самом конце, эта справедливость резко становится несправедливой, и ты требуешь себе другую справедливость. Ту, которая поставит первым тебя.

– А чего они хотят?

– Чтобы их пропустили вне очереди, конечно.

Господин Завирайло-Охлобан довольно потирал руки – таких доходов писарня еще никогда не видела!

Чтобы справиться с потоком заказов на ожившего мертвеца, владелец писарни придумал хитрую вещицу – подкладывал между двумя страницами тонкие вощеные листы, натертые углем. Писарь водил пером по верхней странице, а через угольный листок отпечаток текста появлялся на нижней, и копирование шло в два раза быстрее. Угольная копия, конечно, была качеством хуже, и приходилось продавать ее дешевле, но, что интересно, разбирали их даже скорее хороших.

За последнюю неделю в писарне заказали еще три сотни копий Френки Штейна, и господин Завирайло-Охлобан был абсолютно счастлив. Однако он прекрасно понимал, что эксплуатировать историю про ожившего мертвеца до бесконечности не удастся. Это все равно что театральной труппе показывать одно и то же представление. Как ни хорош спектакль, рано или поздно он надоест, и зритель запросит что-то новенькое.

Потому школярного гувернера с юношескими прыщами, нахальными манерами и заявлением, что у него есть рукопись, владелец писарни принял с распростертыми объятиями.

– Отлично, отлично, – приговаривал он, изучая истории про гениального сыскаря. Потом голодным взглядом уставился на сумку в руках у гувернера: – А, может, у вас еще что есть?

Гувернер вдруг покраснел от смущения и, помявшись, достал из сумки вторую рукопись.

Пробежав глазами первые несколько страниц, покраснел уже господин Завирайло-Охлобан. Но не из-за смущения, а по иной причине. Вытер мигом вспотевший лоб и, натужно дыша, сообщил:

– Полагаю, и это нам подойдет.

Мысли владельца писарни пустились в галоп.

«Надо как-то еще ускорить копирование. Может, подкладывать две угольные страницы между тремя листами и наказать копировщикам сильнее давить пером? Тогда будет сразу три копии. А копии нам очень нужны – на эту любопытную книгу спрос пойдет на сотни, тут даже двумя дюжинами писцов не обойдешься. И нужно придумать другое имя для автора. Броское, таинственное и заграничное. Например, «Запретный сад сераля», сочинил барон во Хамм…»

Громкое покашливание привело господина Завирайло-Охлобана в себя. Увлекшийся размышлениями, он с некоторым изумлением осознал, что перед ним по-прежнему сидит прыщавый гувернер и чего-то ждет.

– Ну, чего тебе еще?

– Как насчет роялти? – нагло осведомился юноша.

– А что это такое? – подозрительно нахмурился господин Завирайло-Охлобан. Почему-то он не был уверен, что ответ ему понравится.

И чем дольше разъяснял понятие «роялти» гувернер, тем больше владелец писарни убеждался в правоте своего подозрения.