Настоящая книжка Фрэнка Заппы

Похвала невежеству

Глупость обладает некоторым шармом — невежество лишено и его.

Некогда было сказано, что неведение — благо. Что-то я не уверен. Может, в этом отношении я обделен, однако, не будучи по-настоящему невежественным, я нахожу затруднительным хоть сколько-нибудь авторитетно рассуждать по поводу столь «благостного состояния».

И все-таки мне доводилось встречать многих других патентованных невежд, и я не сказал бы, что они «блаженствовали». Жизнью они были довольны, но «блаженством» я бы это не назвал.

Прославляя Невежество и превращая его в Национальный Критерий Совершенства, мы ставим себя в глупое положение.

Мы прославляем его на популярных пластинках, в комедийных телесериалах, большинстве рекламных передач и немало в наших школах.

Наши методы образования превращают детей в невежд особого типа — функциональных неучей. Их не учат иметь дело с логикой, например; не вооружают критериями, по которым можно судить, хороши или плохи продукты или ситуации. Их готовят и выпускают работать безмозглыми покупательскими машинами, потребляющими продукцию и идеи межгосударственного военно-промышленного комплекса, которому для выживания потребен Мир Кретинов.

Пока вы достаточно сообразительны, чтобы как-то работать, и достаточно тупы, чтобы верить флагам, с вами «все в порядке», но стоит отважиться на нечто большее, вам грозят таинственное расстройство желудка и невыносимые головные боли.

Судя по всему, в американских учебных заведениях существует программа «Найди и Уничтожь», выискивающая малейшие намеки на творческое мышление у студентов. Кто-то разрабатывает учебный план. Кто-то пишет учебники. Кто-то эти нормы устанавливает. Кто-то следит, чтобы все шло хорошо. Кто-то платит большие бабки за все это дерьмо.

ГЛАВА 14. Брак, как дадаистская концепция

Гражданская или церковная регистрация брака превращает ваши приятные «взаимоотношения» в деловой контракт (между партнерами, между партнерами и правительством или между партнерами, правительством и мистером Богом).

За исключением самых крайних случаев (религиозные фанатики), ни церемония, ни контракт не имеют никакого отношения к тому, что людям следует делать, дабы оставаться вместе. Я никогда не встречал человека, считавшего, что брак — это «особое занятие», в котором следует преуспеть, однако, если верить болтовне «Си-Эн-Эн», где-то в стране «яппи» подобные люди и вправду существуют — практичные мутанты, намеренные выпестовать один идеальный артефактик, помесь ребенка с мебелью.

В дальнейшем из таких детишек получатся страшные люди — вдобавок к худшим чертам ненавистных родителей, в семь лет они будут играть на скрипке, в девять — говорить на четырех языках, а к одиннадцати годам окончат юридический факультет. (Вообразите грядущую гражданскую войну между ними и детьми сегодняшних бездомных.)

Мистер папа

Какие бы иллюзии вы ни питали в отношении «собственной принадлежности ко Всей Вселенной», в условиях «супружества» и «отцовства» меняется решительно все.

Выходя в сентябре 1967 года из дома, чтобы устремиться к неразгаданным тайнам первого европейского турне, я сказал Гейл: «Если будет девочка, назови ее Мун, а если мальчик — Мотором». Недели через две мне позвонили: родилась Мун.

Ее первым словом было «верп». Она пролепетала «верп» вместо «мамы» или «папы», потому что я в гостиной корректировал запись (разговорные фрагменты «Густой подливки»). Если при корректировке диалога туда-сюда перематывать катушки, голоса задом наперед произносят нечто вроде «верп».

У нас с Гейл не было такого, чтобы кто-то из нас сказал: «Все, пора заводить еще одного ребенка». Когда родился первый, я думал, нас ждут большие трудности, — если учесть, где мы жили и сколько я зарабатывал, — однако все оказалось проще, особенно когда мы через год вернулись в Калифорнию.

Мун гордится, что родилась в Нью-Йорке, хотя необходимость расти в Городе Тесных Клетушек вряд ли сильно бы ее порадовала.

Перед рождением Дуизила Гейл решила прибегнуть к «естественным родам». В то время единственной больницей в Лос-Анджелесе, где разрешали эту процедуру в присутствии отца в родильной палате, был Голливудский Пресвитерианский госпиталь.

Когда пришло время Грандиозных Родов, нас немного задержали — прежде чем впустить, вынудили заполнять массу бумаг, огорошивших несуразными вопросами типа «Какую религию вы исповедуете?»

Гейл взглянула на меня и спросила: «Что напишем?» Я ответил: «Музыкант».

Это — первое, что вывело из душевного равновесия сестру в приемном покое. Второе событие, окончательно отравившее ей остаток дня, произошло, когда она спросила: «Как вы собираетесь назвать ребенка?» — и Гейл ответила: «Дуизил».

У Гейл на ноге смешной мизинец, который так часто становился причиной семейного веселья, что в конце концов получил «специальное имя»: он перестал быть просто пальцем — он сделался «Дуизилом». Тогда я думал — как, впрочем, и по сей день, — что Дуизил — чудесное имя. Если сестре не нравится, пусть катится ко всем чертям.