Настоящая любовь

Он говорил по-валлийски. Голосом Ребекки. Марджед вздрогнула.

– Тогда уйду я, – пригрозила она.

– Нет.

Голос его звучал ласково, но она знала, что он не уступит. Он стоял за ее спиной, а перед ней была стена. Он просто не позволит ей уйти. Что ж, она знала, что разговор неизбежен. Но она не собиралась поднимать голову или повернуться к нему.

– Это было насилие, – сказала она.

– Нет, Марджед, – возразил он.

– Я не давала согласия любить графа Уиверна, – напомнила она.

– Я был Ребеккой, – сказал он.

Господи, а ведь он действительно был Ребеккой. Как она не догадалась, что это один и тот же человек, только говорит на другом языке?

– Ты согласилась любить Ребекку, Марджед.

– Ребекка – это маска. Такого человека не существует.

– Ты всегда знала, что под маской мужчина.

– Но я не знала, что это ты. Я ненавижу тебя. Ты сам знаешь, я ненавижу тебя.

– Нет, – в очередной раз произнес он. – Вчера, когда я делал тебе предложение, Марджед, ты почти сказала «да». Я видел слезы в твоих глазах и мучительную боль. Ты хочешь ненавидеть меня, но не можешь.

– Ненавижу, – повторила она.

– Почему? – спросил он. – Объясни. Причин было слишком много.

– Ты убил Юрвина.

– Нет, Марджед, – возразил он. – Это было просто трагическое стечение обстоятельств, повлекшее за собой гибель смелого человека, который боролся за свой народ. Я был всего лишь одним звеном в этой цепи. Я не отказываюсь от ответственности за свое неведение, но я не убивал его. Твоя ненависть зиждется только на этом?

Да, об остальном она не хотела думать. Это было слишком больно.

– Марджед…

– Я думала, что ты тогда пришел, чтобы извиниться передо мной, – воскликнула она, сама удивляясь страсти, прозвучавшей в ее голосе. – Я думала, что ты тогда пришел, чтобы успокоить меня, сказать, что любишь. А ты вместо этого разговаривал с папой и оглядывал меня с головы до ног, словно я забыла одеться.

На секунду он лишился дара речи.

– Но, Марджед, – наконец произнес он, – я был неуверенным, смущенным, виноватым юнцом. Ты казалась такой гордой, такой презрительной, что я ужасно смутился.

– А потом ты ушел! – Давняя боль вернулась, словно ей по-прежнему было шестнадцать лет, когда трудно скрывать свои чувства. – Ты просто ушел, не сказав ни слова. Ни разу не написал. Жил вдалеке целых десять лет. А когда я написала тебе – дважды! – о Юрвине, ты даже не соизволил ответить. Ты никогда не узнаешь, чего мне стоило написать те письма, обратиться к тебе, когда я вышла за Юрвина. Ты даже не дал знать, что получил их.

– Потому что я не получал писем, Марджед. – Теперь и в его голосе зазвучало страдание. – Я уехал, увозя в душе терзания. Я не знал, кто я такой. Единственная связь с моим прошлым – моя мать – была мертва, а свою первую любовь я разрушил собственными руками. Я чувствовал себя здесь ненужным и в то же время не знал, где еще смогу прижиться. Я знал только одно – здесь мне не место, хотя сердце мое тосковало по этому краю и этим людям. И по тебе. Я был слишком молод, чтобы справиться с этой болью. Мне казалось, я сумею покончить с ней, отрезав ее от себя, вместо того чтобы выстрадать все до конца. Поэтому я отказался от прошлого. Вступив в наследство, я назначил Харли управлять поместьем вместо меня. У него был строгий приказ не докладывать мне о делах в поместье, а мой английский секретарь получил такое же распоряжение и должен был разбирать всю почту из Уэльса, не показывая мне. Мне казалось, это помогло. Мне казалось, я забыл Уэльс. И тебя. В обоих случаях я ошибся.

«Это был Герейнт», – думала она, закрыв глаза. Это он был ее любовником. Это он овладевал ее телом. Это был Герейнт. Она все еще не до конца осознала эту реальность.

– Выходи за меня, Марджед, – сказал он.

– Нет!

– Почему? – спросил он.

– Ты обманул меня.

– Да, – сказал он, – это так.

Она вновь возненавидела его за то, что он не попытался оправдаться, а просто признал свою вину. Так ей не с чем было сражаться.

– Выходи за меня, – повторил Герейнт.

– Нет.

– Марджед, почему ты вчера сказала мне, что Ребекка пообещал не покинуть тебя? – спросил он.

Она окаменела. Господи, она действительно сказала ему это. Проклятый язык!

И тут он дотронулся до нее. Его рука скользнула вокруг ее стана и легла на живот.

– У нас здесь растет малыш, любимая? – тихо спросил он. Внутри у нее все перевернулось.

– Думаю, да. – Она пожалела, что не умеет лгать.

– Тогда ты должна выйти за меня, – сказал он.

– Нет. – Она подумывала, не попытаться ли ей отбросить его руку, но решила не делать этого, так как он все равно бы руки не отнял, а бороться с ним ей не хотелось.

– Марджед, – сказал он, – я знаю, каково женщине, когда ее изгоняют из семьи, из общества и она живет одна на вершине холма. И я знаю, каково быть ребенком такой женщины. Любить ее до самозабвения, потому что больше любить некого, и чувствовать, как она несчастна и одинока, и не знать отчего, и быть не в силах что-либо изменить. Ты такой участи хочешь для себя? И нашего ребенка?

Она стиснула зубы, но все равно застонала.

– Я этого не позволю, – сказал он.

Ему не следовало так говорить. Она нахмурилась.