Настоящая любовь / Грязная морковь

На другой день скула болела невыносимо, даже припухла. Я поехал фотографироваться на паспорт (давно уж надо было его получить) – в таком виде я и изображён… Но это, можно сказать, только цветочки…

Часть третья. «Час „Икс“»

(«Настоящая любовь»)

Во тьме.

Кассета кончилась. Скотт перевернул её другой стороной и снова включил плеер. На полу, словно коврики, сделанные из фольги, лежали квадраты лунного света. Табло электронных часов еле-еле освещало комнату зеленоватым светом.

Скотт посмотрел на часы. Четыре квадратных нуля. В другой комнате пробили часы.

Полночь.

(«Дневник»)

…Подъехала белая «Волга», за ней чёрная… Камера тряслась… Вдруг очень крупно появились серые колья оградки, потом камера взметнулась в небо – оно было свинцово-серое, угнетающе-мрачное… Потом показалось колесо, дверца… Дверца раскрылась, и в перемешанную гусиными лапками грязь вылезло белое кружевное платье, кто-то подошёл в сапогах и поднял невесту на руки… Это был Кай.

(«Настоящая любовь»)

Плеер выключился. Кончилась вторая сторона кассеты. Значит, уже поздно. Скотт захотел спать.

Заснул.

Проснулся минуты через три.

Он уже не принадлежал себе. Он как бы видел всё во сне, он не мог иметь своего мнения… Он выполнял программу. Движения его напоминали движения робота.

Бледные губы искривила зловещая улыбка. В холодных глазах играли ледяные лучи лунного света.

Скотт отодвинул ящик своего письменного стола и извлёк оттуда большой охотничий нож.

(«Дневник»)

Все толпились у порога – всякие знакомые лица… Но Яхи, Зама, Перекуса, Ленки не было. Панорама окраины села зачем-то (от оператора) … (Я, созерцая её, панораму, на экране телевизора, подумал: как это всё мрачно, даже мрачнее, чем видишь так!) Потом был хлеб-соль и т. п. Я промотал запись. Городская столовая или кафе, застолье. Яркие цвета, но какие-то затемнённые из-за недостатка света. Яна, вся белая, весёлая… Розовое лицо, тёмно-бордовые, почти чёрные, губы. Ещё мотаю…

(«Настоящая любовь»)

Свет луны, отразившись на лезвии, попал на лицо Слая [т. е., простите, Скотта], на лицо, бывшее когда-то лицом Скотта…

Скотт направился к спальне Крисси. Дверь была приоткрыта. Девочка спала. Во сне она что-то бормотала, выражение лица её изредка переменялось, и она переворачивалась на другой бок.

Скотт стоял у кровати отважной девочки и жадно наблюдал за ней.

(«Дневник»)

Ещё мотаю. Яна что-то суетится, смеётся, куда-то побежала и скрылась за углом.

– Куда это она? – спросил я у Пашки (своего троюродного), он почему-то покраснел (он вообще был тих и застенчив).

– В туалет… – ответил он.

– Да?! – удивился я и стал мотать дальше.

(«Настоящая любовь»)

[В начале нашей повести был рассказ про Леночку-соседку (он ещё кончался тем, что меня изгоняли в пинки) – я вот нашёл ещё один вариант этого опуса, который с радостью и сообщаю… Название – «Аутобиографический треннинг-триптих», но дабы ничего не менять, это опять будет «Настоящая любовь» (к тому же из триптиха написан только первый фрагмент).]

1

Дерёвня меня завсегда радуеть, что тут-то нет тополиного пуха. Что можно делать весь день, если не приплясывать за скотиной, как прочие? Жара – и не сидеть в речке! В руках у Леночки какая-то хуетёрия, в ушах – плеер, и сидит в окне целый дэнь или лупится в чёрно-белый.

Только приехал домой – Ленка. Она московский житель, а в мае уж тут! Видел её днём на лавочке – девочка в зелёненьком сарафончике. А вечером такая профанация начинается: прохладно-тепло, всё старьё, подоив и выпив парное молоко, залезает в печки (парные), на улице зелень и серый воздух! [Облака пыли – от частых машин, возящих зернецо.] Я не могу! (сегодня). Варишь какие-нибудь макароны для полноценнаго ужина, смотришь наружу – кто-нибудь, какие-нибудь девчоночки идут парами. Обычно это Леночка ещё с двумя своими московскими подрюжками под рючки, брючки… (а Перекус разгоняет свой дрюкан [мопед]) – в деревне такого йух в род: у всех мяса и ходють не в жинсах, не в шортах, не в платьицых, а в каком-то эпидермисе по типу школьной коричневой формы, только это не форма и не коричневая, а её цветастое копие… Но и не фирма, да хоть и фирма – где формы?

Леночечка. Хочу её. Ха-а-чу-у! Но крыша отъехала… Компания – шершни (малолетки). Сначала плевал им в рот, но потом попали под моё влияние, я им привил языковую реальность. Хотели тем, но куды там; уехали. Подружек покамест у ней нет – можть и я сойду за под ручку?! или под юбочкю? И кругом пустота, вот два хуёбка (из Москвы, кстати, тоже) пасутся у её двери, распустили губищи, а она, наверно, в проёме стоить иль в террасочке – мне не видать. Выросли, шланги, обшмонались, у одного, говорять, машино, он на нём венчается по мэйн-стриту «Клуб-б» (дом культуры – блядский дом). Вытти головы им поотломить…

Да какой из меня отламыватель? Хотя, впрочем, отломлю запросто – иль охуюжу вон той очень дубовидной железячкою по длинным… рукам, губам! Как же быдь? Они не уходят.

(«Дневник»)