Настоящая партнерша

Неизвестный бежал напрямик к нашему домику, следя за бамбуковыми указателями, я слышал топот ног по замерзшему снегу, видел свет фонарика, который бешено метался, устремляясь вниз и то освещая его ноги, то выхватывая из тьмы указатели. Никогда бы я не смог подумать, что стюардесса способна так быстро бегать, но тем не менее я уже догонял ее, когда внезапно бегущая тень метнулась влево. Туда же метнулся и луч ее фонарика. Я бросился за ней, ориентируясь по свету фонарика и по топоту ног. Тридцать ярдов, сорок, пятьдесят... Потом я остановился и замер на месте: свет фонарика впереди погас, и я больше не слышал ни звука.

Второй раз за этот вечер я проклял себя за безрассудство. Мне следовало бежать в сторону нашего домика и ждать, когда она туда явится: ни один человек не может надеяться выжить, оставаясь долго на открытом воздухе полярной ночи.

Но еще не все было потеряно. Сейчас нужно бежать обратно, повернувшись к ветру левой стороной, это наверняка приведет меня к бамбуковым указателям, не может быть, чтобы я проскочил между ними, не заметив их в свете фонарика. Я повернулся, пробежал несколько шагов и остановился.

Почему она отвлекла меня в сторону от обозначенной линии? Ведь не для того же, чтобы уйти от меня? На это она рассчитывать не может. Пока мы оба живы, мы связаны с нашей кабиной-домиком и рано или поздно встретимся там лицом к лицу.

Пока живы! Господи, какого же я свалял дурака и каким дилетантом проявил себя в этой игре! Ведь у нее только один способ избавиться от меня надежно и навсегда — убить меня! Она может пристрелить меня здесь, и никто об этом не узнает. А так как она остановилась первая и первая выключила фонарик, она, несомненно, знает мое местоположение гораздо лучше, чем я ее. А эти последние несколько шагов, которые я пробежал столь опрометчиво и неосторожно, дали ей еще более точные сведения о моем местонахождении. Возможно, она рядом и прицеливается, чтобы выстрелить.

Я включил фонарик и осветил лучом круг. Никого. И вообще ничего не видно. Только прикосновения холодных снежинок к моим щекам, да тихие стоны и жалобы южного ветра. К этому надо добавить слабый шорох ледяных кристаллов в их слепом скольжении по твердой, как железо, поверхности плато.

Я осторожно сделал пять-шесть шагов влево. Теперь фонарь у меня был выключен. Я просто спятил, включив его минуту назад: сам себя выдал, ведь луч фонарика виден издалека. Надеяться можно было лишь на то, что в густом снегопаде видимость сильно ухудшилась.

Откуда она будет стрелять? По ветру, тогда я, ослепленный летящим снегом, ничего не увижу, или против ветра, тогда ничего не услышу? «Наверное, по ветру», — решил я. Чтобы лучше слышать, я скинул капюшон парки, поднял на лоб очки и, не мигая, вглядывался в темноту из-под сложенных козырьком ладоней.

Так прошло минут пять, но ничего не последовало, если, конечно, не считать, что у меня замерзли лоб и уши. Все то же безмолвие, все та же черная пустота. Напряжение и нервное ожидание постепенно становились невыносимыми... Медленно и с величайшей осторожностью я сделал круг ярдов в двадцать, но опять ничего не увидел и не услышал, хотя мои уши так привыкли к печальной симфонии звуков, что я обязательно должен был услышать ее. Судя по всему, на плато я был один.

И тут страшная мысль поразила меня: да, я действительно один. И я был один, потому что, как понял слишком поздно, застрелить меня было бы слишком глупо. Если бы в короткие часы дневного рассвета на плато обнаружили мой продырявленный труп, сразу же возникли бы вопросы, подозрения, догадки. С точки зрения убийцы, мой труп без всяких видимых следов насилия был бы гораздо удобнее, ведь даже самый опытный человек может заблудиться во время разыгравшейся на плато метели. А я и заблудился. Я убедился в этом еще до того, как ощутил ветер слева и пошел обратно к бамбуковым кольям. Но я не мог их найти. Я прошел по широкому кругу, но опять ничего не нашел. На всем пути к нашему домику бамбуковые столбики исчезли, исчезла та тонкая путеводная нить, от которой зависело, остаться ли мне в живых или погибнуть. Я пропал, по-настоящему и бесповоротно пропал!

Впервые за эту ночь я растерялся. Хотя я знал, что стоит поддаться панике и я погиб. Нет, меня сжигала холодная ярость от того, что меня так дешево провели и тем самым подло обрекли на смерть. Тем не менее умирать я не собирался. Не в силах даже представить себе, как неимоверно высоки должны были быть ставки в этой игре, которую вела безжалостная и коварная стюардесса с нежным личиком, я поклялся, что не стану пешкой, которую запросто можно смахнуть с доски. Я остановился и оценил обстановку.