Настоящая партнерша

Снег с каждой минутой усиливался, все сильнее напоминая буран, и видимость ограничивалась теперь несколькими шагами. Обычно годовая величина осадков на плато не превышает семи-восьми дюймов, но надо же было случиться, чтобы именно в эту ночь мне так не повезло. Ветер, видимо, дул с юга, но в изменчивой погоде Гренландии никогда нельзя предсказать, в какую минуту он может измениться или вообще повернуть в обратном направлении. Фонарик мой явно угасал: от частого употребления и от холода его свет превратился в бледный желтоватый луч, проникающий всего на несколько ярдов, даже если светить по направлению ветра.

По моим расчетам, до самолета было не более ста ярдов, до домика — шестьсот. Мои шансы набрести на домик приблизительно были один к ста. Гораздо больше шансов было найти самолет или, что равноценно, найти ту колею, которую он прорыл в замерзшем снегу при аварийной посадке. Едва ли ее успело полностью занести снегом. Я повернулся так, чтобы ветер дул мне слева, и двинулся в путь.

Не прошло и минуты, как я достиг этой глубокой борозды в снегу. Из экономии я выключил фонарик, но, когда оступился и тяжело упал в это подобие рва, понял, что не ошибся. Я повернул направо и уже через полминуты был у самолета. Возможно, я мог бы провести ночь внутри самолета, но все мое существо сосредоточилось лишь на одном стремлении, так что мысль об этом даже не пришла мне в голову. Я обошел крыло, нащупал бледным лучом фонарика первый из бамбуковых указателей и пошел, следуя их линии.

Их осталось лишь пять штук. Далее — провал. Все остальные столбики были унесены. Но я знал, что эти пять указывают прямую дорогу к домику. Все, что мне надо делать, — это продолжить прямую линию, вытащить последний колышек из пяти и вбить его спереди и повторять это до тех пор, пока не доберусь до домика. Но чтобы выполнить эту задачу, нужно было иметь по меньшей мере двух человек. А я был один. Фонарик мой быстро угасал, видимость была безнадежно плохая, а я не мог отклониться даже на один-два градуса. Сначала мне это показалось пустяком, но когда я начал размышлять, то пришел к выводу, что уклон даже на один градус уведет меня почти на сорок футов от нужного места. В такую бурную ночь, как эта, я мог бы пройти в десяти футах от домика и не заметить его. Право же, чтобы покончить жизнь самоубийством, можно было найти гораздо более легкие способы.

Я собрал все пять колышков, вернулся к самолету и дошел до прорытой им рытвины. Так я добрался до того места, где самолет коснулся земли. Я знал, что отсюда до антенны приблизительно четыреста ярдов по прямой, немного юго-западнее. Я не стал колебаться и двинулся в темноту, считая шаги и сосредоточенно следя за тем, чтобы ветер дул мне не совсем прямо в лицо, но и не в левую щеку. Пройдя четыреста шагов, я остановился и включил фонарик.

Он уже почти сел, тусклое, красное свечение нитей не отражалось даже на моей варежке на расстоянии шести дюймов, а тьма достигла предельной силы, какая только бывает на плато в Гренландии. Я был слепцом, движущимся в слепом мире, и все, что у меня осталось, — это осязание. Впервые мной овладел страх, и я чуть было не поддался непреодолимому инстинкту броситься бежать. Но бежать было некуда.

Я выдернул из капюшона стягивающий его шнурок и онемевшими, неловкими руками связал два бамбуковых указателя. Теперь у меня была палка длиной в семь футов. Третий указатель я воткнул в снег, потом лег ничком, касаясь его подошвой, и описал полный круг, водя в темноте импровизированной палкой. Ничего! Тогда на расстоянии своего роста и длины палки я воткнул в снег последние два указателя, один с подветренной, а другой с наветренной стороны от центрального, и вокруг каждого из них повторил свой маневр. И снова — ничего!

Я собрал все пять колышков, отошел еще на десять шагов и снова проделал всю операцию. Опять неудача! Опять и опять. Через семьдесят шагов я уже знал, что антенна осталась где-то в стороне и что я пропал. Должно быть, ветер изменил направление, и я сбился с пути. При мысли об этом у меня кровь застыла в жилах, и я понял, что, если это так, значит, я потерял ориентацию и никогда не найду самолет. Даже если бы я знал, в какой он находится стороне, то едва ли смог бы дойти до него, и не потому, что устал, а потому, что моим единственным ориентиром был ветер, а мое лицо настолько уже онемело, что я ничего не чувствовал. Я слышал ветер, но не ощущал его.

«Еще десять шагов, — сказал я себе. — Еще десять, а потом я должен вернуться». «Куда вернуться?» — как будто спросил меня какой-то насмешливый голос. Но я не обратил на него внимания и, спотыкаясь, передвигал налитые свинцом ноги, упрямо считая шаги. Сделав седьмой шаг, я уткнулся прямо в одну из опор антенны, пошатнулся от неожиданности, чуть не упал и, обхватив опору руками, прижался к ней, словно собираясь никогда от нее не отрываться.