(Настоящая) революция в военном деле. 2019

Если не принимать во внимание природные условия и стихийные бедствия, такие как землетрясения или эпидемии, как причины борьбы за выживание, печальная реальность такова, что все другие факторы, заставляющие людей бороться за жизнь, совсем не естественны — все они имеют человеческую причину, будь то санкции, примененные к Ираку 20 века, которые привели к гибели сотен тысяч детей, или разрушение относительно стабильной и процветающей Ливии в 2011 году, ошибочно названное R2P. Конфликт — это часть природы человека, а война является апогеем конфликта, который затем переходит в вооружённый и действительно определяет человеческую жизнь с момента зарождения цивилизации. Люди становятся жестокими при определённых условиях, и это приводит к борьбе за жизнь тех, кто слабее, против насилия, применяемого теми, кто сильнее. Американские политологи тратили и продолжают тратить значительное время и ресурсы на якобы изучение природы конфликта, то есть природы войны, но, за некоторыми очень редкими исключениями, остаются в поразительном неведении относительно экстремального характера этого конфликта — того, что он затрагивает жизнь и смерть большого числа людей при обычно ужасающих обстоятельствах, влияние которых затем формирует оба общества, как победителя, так и проигравшего. Как отметил Дэниел Ларисон из The American Conservative в своей статье с симптоматичным названием “Почему США не понимают своих противников”:

К сожалению, США удивительно плохо разбираются в этих вещах. Это не просто провал администрации Трампа. Большинство американских политиков обычно неверно оценивают намерения и цели наших противников, и они часто изобретают фантастическую версию рассматриваемого режима, которая снова и снова вводит их в заблуждение. Одна из причин этого заключается в том, что просто легче спроецировать наши предположения о том, чего должен хотеть режим, чем прилагать усилия к тому, чтобы видеть вещи такими, какие они есть. Другая причина заключается в том, что многие наши политики ошибочно думают, что если они пытаются понять взгляды противника, это должно каким–то образом означать, что они симпатизируют противнику или потворствуют его поведению. Вместо того, чтобы пытаться узнать своего врага, наши лидеры предпочли бы не делать этого, опасаясь быть “запятнанными” этим опытом. Этот недостаток знаний в некоторых случаях усугубляется отсутствием нормальных дипломатических отношений с противником. Политическая культура поощряет наших лидеров к такому обречённому на провал подходу к международным проблемам, поощряя людей, которые выдвигают жёсткие, но невежественные положения о проблеме, и маргинализируя тех, кто стремится понять её как можно полнее.²

Ларисон — один из очень немногих американских ученых, которые признают такой тревожный факт, но проблема лежит ещё глубже — американская наука в целом, и особенно область так называемой политологии, не в состоянии, из–за удачной географической изоляции Америки от ужасов континентальной войны, понять природу и применение того, что является основой борьбы за выживание и, предположительно, борьбы за хорошую жизнь — военной мощи. Этот провал был неизбежен в обществе, которое имеет, по сравнению со многими другими обществами, довольно ограниченный опыт борьбы за собственное выживание, несмотря на непрекращающиеся опасения правительства по поводу внешних угроз, которые до 11 сентября были в значительной степени нереализованными. И даже тогда, несмотря на то, что террористические акты 11 сентября были впечатляющими в худшем смысле этого слова, они никоим образом реально не угрожали существованию Соединенных Штатов как нации и её политических институтов. Другими словами, выживание Америки не было под вопросом.