Настоящее Имя. Беседы о "Джапджи-сахиб" гуру Нанака

Бабур[16] вторгся в Индию и завоевал ее. Ему показалось, что Нанак — подозрительная личность, и поэтому он посадил его в тюрьму, как и многих других. Но постепенно до Бабура стали доходить вести, что есть один узник, который создает вокруг себя странную атмосферу, какой-то дух опьянения, дух эйфории и весь день счастливо распевает. Бабур подумал, что невозможно заточить в тюрьму, пленить человека, обладающего внутренней свободой, ибо такую свободу невозможно сковать. Поэтому он послал Нанаку повеление придти и предстать перед ним, Бабуром. А Нанак ответил: "Тебе, о царь, самому придется придти и проведать меня, потому что Нанак в том царстве, откуда нет возможности и смысла уходить, чтобы навещать кого-то". И Бабур сам отправился в тюрьму, чтобы увидеть Нанака. А увидев его, был настолько поражен, что привел его во дворец и предложил ему самое тонкое, самое лучшее вино. Нанак рассмеялся и спел песню, в которой поведал царю, о том, что попробовав вина Господа, от другого вина он уже не пьянеет, и лучше пусть царь изведает вино Нанака, а не обычное вино.

Песни Нанака — песни пьяницы. Он поет, как дитя или действительно как пьяный человек, он не придерживается никаких правил, не соблюдает никаких условий, он даже не пытается делать свою речь красивой. Его стихи — как неограненные драгоценные камни. Когда поэт сочиняет стихотворение, то пишет и переписывает его много раз и много раз исправляет написанное: его беспокоят грамматика, лексика, размер. Он вносить множество исправлений. Даже поэт такого порядка, как Рабиндранат Тагор, делает это. Дневники Тагора полны вставок, изменений, переписываний.

Слова Нанака не таковы. Он их не исправляет, не переставляет. Они остаются такими, какими он проговаривает их. Он их не записывает, он их произносит, поэтому он совершенно не обращает внимание ни на ритм, ни на последовательность, ни на сами слова. Если там есть какой-то размер, — это размер песни души. Если там есть какая-то грамматика, — это не человеческая грамматика, но божественная. Если вы найдете там какой-то ритм, это ритм экстаза, внутреннего опьянения. Именно поэтому, когда кто бы то ни было задавал Нанаку вопрос, тот говорил: "Слушай!" А потом Мардана, его близкий ученик, брал в руки музыкальный инструмент, и Нанак пел.

Помните это, иначе вы запутаетесь, вас может смутить то, что Нанак будто бы все время повторяется, и вы не поймете, почему он вновь и вновь говорит: "Его свойства бесценны, Его достоинства бесценны". Это слова экстаза, он их ниоткуда не считывает, это те слова, которые звучат в нем, внутри. Ему совершенно неважно, слышат его другие или нет. Если Вы будете иметь это в виду, слова Нанака раскроют перед вами безмерную глубину.

Бесценны Его качества и Его торговля тоже,
Бесценны Его купцы и Его кладовые,
Бесценен тот, кто приходит взять, и то, что он берет — бесценно.
Бесценны Его чувства, Его самадхи бесценно,
Бесценна Его божественная справедливость и Его суд,

Во-первых, Он сам бесценен, и все, что Ему принадлежит, что так или иначе касается его — тоже бесценно. Нет даже способа оценить, нет такой шкалы, чтобы Его измерить, нет таких весов, чтобы взвесить Его… И мы не можем определить, что Он представляет собой, насколько Он велик, как далеко Он простирается. Кто бы ни брался за задачу измерить Бога, обнаруживает, что не только все линейки оказываются короткими или ломаются, но и сам разум, который решился измерить, тоже ломается.

Санскритское слово "майя" означает "иллюзия". Это слово происходит от того же корня, что и "мапа", которое означает "измерять". Слова "метр" и "мерить" тоже происходят от того же корня.

"Майя" означает "то, что может быть измерено или взвешено". То, что не может быть измерено, есть Брахма. Если вы можете что-то измерить, знайте, это — майя; все что можно оценить или определить, это — майя. Когда вы приближаетесь к тому, что невозможно определить, что отвергает все измерения, что не может быть взвешено, когда вы приближаетесь к этому неизмеримому, — вот тут-то и начинается религия.

Наука никогда не может познать Бога, потому что весь научный метод основывается на измерении. Измерительные шкалы — это символ науки, измерение — это ее путь, поэтому наука никогда не приблизится к Богу и всегда будет считать, что Бога нет, ибо верит только в то, что может быть измерено, в то, что можно исследовать. Маркс сказал: "Если только Бог проявит себя в лаборатории, тогда я поверю в его существование". Но такой Бог не может быть Богом.