Настоящее имя

— Понял, — ответил Спец. Через минуту они с Веретневым вошли во флигель. Спец был абсолютно спокоен, а Алексей Иванович заметно возбужден.

— Где Кудлов? — с ходу спросил Спец.

— Сегодня не его смена. Придет утром. А вы специально за нами? — лицо Злотина обильно покрылось потом.

Внезапно Макса озарила догадка. Когда-то советская разведка имела специальный отдел для ликвидации предателей. И хотя ничего подобного уже давно не существует, перебежчики до сих пор боятся «карающей руки КГБ».

— Конечно! — рыкнул он. — Ты думаешь, измену прощают? Где деньги?

— Какую измену… Я никому не изменял! Все закончилось, все развалилось и я уехал. Я не выдал ни одного секрета!

— Где деньги?!

— Откуда я знаю? У хозяина есть сейф за картиной…

* * *

Господин Эрих Таубе проснулся и втянул ноздрями запах собственного пота. Сердце беспокойно колотилось. Что-то разбудило его. Стукнула дверь?.. Он пошарил рядом рукой — край широкой кровати был пуст и холоден. Алика ушла в свою комнату, и ушла давно. Наверное это и послужило причиной беспокойства.

Таубе вспомнил: они снова поссорились, да. Поп-звезду, как и любую бабу можно уболтать, засыпать цветами, задарить драгоценностями и затащить в постель, утром угостить шампанским, покатать на яхте, потратить пять тысяч баксов в дорогом бутике, потом снова трахнуть, — о, дорогой, никаких проблем! — она даже может спеть тебе что-нибудь из своего репертуара, чтобы ты скорее кончил…

Но при этом она, конечно, подразумевает, что утром снова будет шампанское-яхта-бутик. И послезавтра, и послепослезавтра, — всегда. А если ни хрена не будет, если сердце схватило или язва, или просто осточертело все, ему уже не двадцать пять и даже не сорок, он не может каждый день из года в год устраивать ей карнавал — что он, массовик-затейник, что ли?.. Нет, это не проходит. Ей наплевать. Ей, видите ли, скучно.

И для развлечения она говорит, что хочет трахаться, когда ты весь как выжатый лимон, зато когда ты подготовишься и бросаешься в атаку, натыкаешься на холодную стену… Она ведь не наложница в гареме и не продажная шлюха, она не обязана давать по первому требованию, вот ляжет задницей и будет лежать молча. Ты можешь сколько угодно пыхтеть, потеть, рвать с неё трусы, — в самый интересный момент она вдруг скажет, что забыла обновит лак на ногтях, или посоветует регулярно принимать «виагру»… Тут все катушки и предохранители перегорают враз. Конечно. Остается только психануть и заорать, слыша со стороны свой прерывающийся, бабский какой-то голос, и видя, как трясутся обвисшие щеки. Вот до чего может докатиться забывший про коммунистическую мораль ответработник ЦК КПСС!

А может ночное беспокойство вызвано именно этим? Тем, что никакой он, к черту, не Эрих Таубе, а Леня Евсеев, бывший секретарь комсомольской первички на автобазе в Конопоге… И это не поддающееся переделке естество насылает на господина Таубе тревожные сны и будит его по ночам…

Таубе-Евсеев поднял руку, нащупал шнур ночника, дернул. Из-под хрустального абажура вырвался красный язык света. Таблетки лежат в тумбочке. Скрипнули колесики под ящиком, вот она, картонная коробочка. Евсеев сунул таблетку под язык, снова откинулся на подушку, часто задышал. Потом замер.

Действительно, какой-то шум… Злотин что-то крикнул? Наверно опять нажрался, как дикарь. Был дикарем, им и останется.

Он поднялся с кровати, сунул ноги в шлепанцы — типично российская домашняя обувь, никак не может отвыкнуть — подошел к окну. Во флигеле горел свет, потом погас. Время — половина пятого. Он понял, что одному ему уже не уснуть.

Он подошел к её двери, ведущую в комнату Алики. Подумал. Постучал согнутым пальцем.

— Алика.

Покрутил блестящую ручку в форме клюшки для игры в гольф. Заперто. И тут опять… Быстрые шаги! Словно пробежали несколько человек…

— Ну что там такое? — раздался за дверью приглушенный голос Алики.

Он уже не слушал. Он метнулся к тумбочке, нашарил под бумагами трубку радиотелефона. Тыкая замороженным пальцем в мелодично попискивающие клавиши, набрал номер охраны.

В трубке мерно раздавались длинные гудки. Что с ним такое? Такого ещё не было — даже напиваясь, как свинья, он все равно берет трубку…

Евсеев-Таубе стоял у окна, пытаясь понять, что там происходит. Но он не мог представить, что Злотин лежит на полу, варварски связанный «ласточкой» — ноги к голове, и вытаращенными от ужаса глазами смотрит в ствол укрепленного на кровати ружья, спуск которого соединен через блок веревкой со скрученными за спиной руками. Веретнев контролировал обстановку вокруг виллы, иногда заходя проведать незадачливого охранника.

— Что там?

Евсеев-Таубе вздрогнул. Рядом стояла Алика и тоже смотрела в окно. На ней были только короткие штанишки от пижамы. Она обняла себя за плечи, смяв маленькие торчащие груди. Лицо заспанное, на правой щеке — розовый след от подушки.

— Какой-то шум… Может послышалось… И Злотин не отвечает…

Алика насторожилась.

— По-моему, там кто-то ходит!