Настоящее имя

На фоне многоэтажных кирпичных домов за кирпичными же заборами, дача Евсеева — двухэтажная деревянная вилла в норвежском стиле, — выглядела лишь следом былого великолепия. Углы потемнели от влаги, черепица на крыше растрескалась и приобрела печальный темно-зеленый оттенок упадка. Невысокий дощатый забор, оставшийся ещё от тех времен, когда товарищам по партии считалось зазорным скрывать что-то друг от друга, покосился и разъехался.

Веретнев сильно толкнул ветхую калитку, она туго провернулась на проржавевших петлях. Он протиснулся внутрь и из номенклатурного дачного хозяйства Управления делами Президента страны попал на убогие «шесть соток» среднестатистического российского дачника.

Под окнами кособочилась жалкая, кое-как слепленная тепличка, участок был захламлен битыми железобетонными плитами, ржавыми трубами и проволокой, в домике обслуги не осталось ни одного целого стекла. Правда, вокруг этого островка убожества расстилался роскошный нетронутый участок размером почти с гектар. Снег почти весь сошел, лишь кое-где белели ноздреватые холмики, высокие мачтовые сосны подпирали низкое небо, пронзительно пели синички.

Из-за дома вышла полная женщина в ватнике, наброшенном на спортивный костюм и резиновых сапогах.

— Вам кого?

Инне Андреевне было пятьдесят два года, она тоже, как и этот дом, имела когда-то великолепный фасад, который сейчас стал рыхл и жалок.

— Вы по объявлению? — переспросила она. — Только имейте в виду: мне нужны рекомендации. Я не стану продавать дачу первому встречному!

Уверенный голос и надменный тон явно остались от прежней жизни и резко контрастировали с её сегодняшним обликом.

— Я ничего не покупаю, — сказал Веретнев и достал удостоверение. — Мы когда-то работали с Леонидом Васильевичем…

Он видел, как тревожно блеснули глаза Евсеевой, и маленький рот, затерявшийся где-то между глубокими носогубными складками, задрожал. Но удостоверение она изучила внимательно, после чего кивнула и заметно успокоилась. Всю жизнь она с доверием относилась к таким документам, а об ослаблении контроля за кадрами и неумеренном развитии полиграфической техники ей ничего не было известно.

— Разве вы работали в международном секторе?

В голосе все же прозвучало сомнение. Видно на взгляд номенклатурной жены, Веретнев не производил впечатления человека из аппарата ЦК, пусть даже «бывшего».

— Нет, — ответил он. — Леонид Васильевич курировал нашу группу в КГБ.

— Тогда вы должны знать Анатолия, он был у нас «прикрепленным».

— Конечно. Кудлов.

Он попал в точку. В начинающих выцветать глазах растворились последние остатки настороженности.

— Я провел за границей много лет, — счел нужным объяснить Веретнев. Приехал, пытаюсь отыскать знакомых. Кругом новые люди, много молодых, те кто постарше теперь никому не нужен. А Леонид Васильевич всегда мне помогал.

Он снова попал в точку. Женщина тяжело вздохнула.

— Да, теперь мы не нужны. Никто не помогает, не заботится. Машину отобрали, продукты не привозят… Мне уже два раза предлагали переехать на другую дачу. К простым… Мне — жене заведующего сектором!

Она долго жаловалась на неустроенность, несправедливость жизни и неблагодарность окружающих людей, но затрагивать тему, интересующую Веретнева, явно не собиралась.

— Я думал, он поможет мне и в этот раз, — почтительно вставил подполковник.

Номенклатурная жена снова насторожилась.

— Разве за границей вы разве ничего не слышали про мужа? В посольствах мгновенно становятся известны все новости…

Веретнев вздохнул.

— Дело в том, что я восемь лет сидел в борсханской тюрьме. Увы, там нет никаких новостей.

— Какой ужас! — Инна Андреевна всплеснула руками. — Раньше такого не допускали: обязательно освобождали, или меняли на кого-то…

Подполковник скорбно кивнул.

— А Леонид Васильевич вам уже не сможет помочь, — продолжала Инна Андреевна. — Он погиб.

— Как? Когда? — вполне натурально изумился Слон.

— В девяносто первом, двадцатого августа, когда вся эта каша заварилось… Когда все разрушилось!

— Ай-яй-яй… Неужели он покончил с собой?

Инна Андреевна всхлипнула.

— Наверное так бы и случилось, он бы не смог жить без партии… Но вышло по-другому. Анатолий позвонил в начале сентября и сказал, что…

Щеки женщины заколыхались, голос прервался.

— …Что Леня разбился. На самолете. Спецрейс в Осло, где-то над морем…

Подполковник покачал головой.

— А Кудлов уцелел?

— В тот раз он не сопровождал Леню. И больше никогда не звонил. Раньше с днем рождения всегда поздравлял, дарил цветы, а теперь…

— Примите мои самые искренние соболезнования, — Веретнев поклонился. Леонид Васильевич был замечательным человеком. Я всегда буду его помнить… Желаю вам счастья.

Он направился обратно к калитке, но на полпути остановился, будто вспомнив о чем-то, обернулся. Женщина стояла на крыльце, отряхивая веником грязные резиновые сапоги.

— А где похоронен Леонид Васильевич? — спросил подполковник. — Я хочу отнести ему цветы…

Она медленно распрямила спину, посмотрела на него с мрачным недоумением.