Настоящее христианство. Простые истины которые изменят вашу жизнь

Нам стоит, наряду с уравнением Китса, отождествившего красоту и правду, отказаться от мысли, что красота дает нам прямой доступ к Богу, «божественному», или запредельному, миру любого рода. Тот факт, что такая–то часть музыки принадлежит к целому большому произведению, не позволяет нам услышать все это произведение. Если бы, ничего не зная о животных, человек встретился в естественных условиях с тигром, он мог бы почувствовать искушение встать на колени и поклониться этому удивительному совершенству форм и цвета, изящества и силы. Но такое идолопоклонство не смогло бы продолжаться долго — в отличие от многих других его форм. Красота сложнее. Парадокс, о котором мы говорили, не позволяет нам с легкостью ставить знак равенства между Богом и природным миром, что делали некоторые люди. Красота природы — это в лучшем случае отзвук голоса, но не сам голос. И если мы, подобно собирателю бабочек, захотим ее коллекционировать, сама ускользающая красота, которая заставляет нас искать, будет исчезать всякий раз, как мы втыкаем булавку в новый экземпляр. Красота здесь, но ее здесь нет. Вот она — в птице, в песне, в закате, — но ее здесь нет.

В любом разговоре о красоте — а особенно в нашем случае, коль скоро мы предполагаем, что красота указывает на что–то, лежащее вне ее самой, — невозможно не упомянуть две вещи, о которых мы уже говорили. С одной стороны, нельзя не признать, что красота, будь то природа или продукт человеческого творчества, с могучей силой способна пробуждать в нас глубокие чувства трепета, удивления, благодарности и благоговения. Почти все люди порой это испытывают, хотя они могут спорить о том, какие именно объекты пробуждают эти чувства и почему. С другой же стороны, мы должны понимать, что эти споры и загадки вынуждают нас, даже если мы не стремимся прослыть циниками и ниспровергателями, думать, что все это зависит от нашей психики, воображения или генов. Некоторые считают, что это вложила в нас эволюция: вам нравится этот пейзаж только потому, что ваши отдаленные предки умели находить пищу именно в таких местах. Другие ссылаются на бессознательные сексуальные фантазии: вот почему мальчики любят наблюдать, как поезда въезжают в туннели. Вполне правдоподобно объяснение, что дело здесь в переживании удовольствия: скажем, нас привлекает картинка с пирушкой потому, что мы сами хотели бы очутиться за тем нарисованным столом. Похоже, нам следует соединить две вещи: красота одновременно и призывает нас выйти за пределы себя, и обращается к нашим глубинным чувствам.

Некоторые философы, начиная с Платона, предприняли попытку такого соединения. Они предположили, что и сам естественный мир, и его отображение в искусстве на самом деле отражают высший мир, где нет пространства, времени и (особенно) материи. Этот мир, который Платон называл миром идей, по его теории есть наивысшая форма реальности. В нашем мире мы видим только слепки или тени объектов высшего мира. Это означает, что все в нашем мире и на самом деле указывает на мир иной, который мы можем научиться созерцать и даже бескорыстно любить. Если же мы об этом не знаем, но просто принимаем красоту природы и творчество человека как нечто самостоятельное, при ближайшем рассмотрении окажется, что все сводится исключительно к нашим субъективным ощущениям. Красота нашего мира указывает на мир иной.

В каком–то смысле эта гипотеза привлекательна. Она хорошо объясняет многие наши переживания. Однако для трех великих монотеистических религий (по крайней мере, в их самых широко распространенных версиях) она заходит слишком далеко. Да, можно говорить, что красота в нашем мире загадочна, преходяща и порой не слишком глубока, а за ней кроется разложение и гниль. Но если мы сделаем еще один шаг, то начнем говорить о том, что нынешний мир пространства, времени и материи плох сам по себе. Если это — указатель, то он сделан из дерева, которое уже начало гнить. Если это — голос, то голос безнадежно больного, который рассказывает о стране здоровья, куда сам уже не в силах добраться. С точки зрения великих традиций иудаизма, христианства и ислама это — ложь. Великие монотеистические религии заявляют, вопреки всем фактам, которые, казалось бы, свидетельствуют об обратном, что нынешний мир пространства, времени и материи был и остается благим творением благого Бога.

Кроме того, объяснение Платона противоречит опыту человека любой культуры и любой эпохи. В тот самый момент, когда мы готовы сдаться и признать, что все это просто обман, просто работа восприятия, что все это можно объяснить нашими инстинктами или генетикой, мы поднимаем глаза и смотрим на дальние холмы, или вдыхаем запах только что собранного сена, или слышим песню птицы — и снова заявляем, подобно доктору Джонсону, ударившему ногой по камню: это реально, это вне нас, это не просто воображение. Небеса и земля наполнены славой, и эта слава упорно сопротивляется тому, чтобы ее приравняли к внутренним ощущениям наблюдателя.

* * *

Но чья это слава?