Настоящие, или У страсти на поводу

— Она угасает. Медленно уходит. Её пытаются удержать, спасти, но Айола потеряла слишком много энергии и сил.

— Я хочу её увидеть!

— Лежи. Это ничего не даст. Ею занимаются лучшие умы академии. Но она, — Селина вздрогнула, проведя рукой по выступающему животу. — Она не хочет возвращаться. Сопротивляется.

— Поэтому я хочу, чтобы ты помогла мне увидеть жену.

— И что ты ей скажешь? Как тебе жаль? Что любишь? Проблема в том, что Айола почувствует ложь и уйдет. Навсегда.

— Не уйдёт, я не позволю.

Не поверила и еще сильнее нахмурилась.

— Не могу так рисковать.

— Селина, — угрожающе рыкнул Леонард. — Если ты мне не поможешь, я сделаю всё сам.

Она некоторое время изучала его, а потом, вздохнув, нехотя произнесла:

— Хорошо.

Ему действительно дали возможность увидеть жену. Искрящие наложили на рану временную заморозку, которая позволила графу двигаться и даже ходить, правда опираясь на палку, с небольшими и частыми остановками.

Хорошо, что комната Айолы была недалеко. А то и заморозка не помогла бы.

— Мне всё-таки не нравится эта идея. Ты же потом сутки-двое отходить будешь от заклятия, — нервно произнесла Селина. — От ранения еще не отошел и так рискуешь.

— Ничего, переживу.

Айола спала.

Ничего не выдавало в ней смертельной опасности и скорой гибели. Просто сон, спокойный и безмятежный. Разве что лицо было бледнее обычного.

— Выйди.

Герцогиня посмотрела на подругу, покачала головой и всё-таки сдалась:

— У тебя пять минут. Не больше.

— Спасибо.

Пара шагов до кровати и Леонард тяжело приземлился на краешек. Взял ладошку жены в руки, словно пытаясь согреть.

Какая же она холодная.

— Не смей меня бросать, слышишь?

Тишина.

— Мне сказали, что ты перестала бороться, что устала и отказалась от жизни. Разве так можно? Разве это ты настоящая? Мне казалось, что Айола Торнтон не пасует перед трудностями и уж точно не опускает руки.

Всё не то. Не те слова, не те признания. Но и лгать нельзя.

— Я знаю, что может вернуть тебя. Но я так же знаю, что ты умная девочка и почувствуешь ложь. — Тяжелый вздох и тупая боль под рёбрами. — Я не умею любить, Айола. Не знаю как это, в детстве не объяснили. А теперь поздно. По крайней мере я так думал. Но хочу научиться. С тобой. Помоги мне стать другим. Настоящим. Потому что единственный, кто может разморозить моё ледяное сердце — это ты. Только с тобой я буду живым, — его голос охрип и почти пропал. — Спаси меня, Айола. Спаси.

И снова ничего.

— Ты стала моей навязчивой идеей, моим личным проклятьем с самого первого дня. Ты тревожила меня, заставляла думать о себе. Постоянно… Я ведь наблюдал за тобой тогда. Помнишь, пять лет назад ты гостила у нас. Мать и Селина уехали на какой-то приём, отец снова заперся в кабинете. А ты… ты пела и танцевала в холле, кружилась и смеялась. Такая искренняя и настоящая. Я не мог отвести взгляда, хотя хотел. Попытался уйти, но вместо этого пошёл за тобой следом. Не знаю, чего мне хотелось больше: наорать на тебя, обвинив в безнравственности, или обнять, стереть улыбку с твоих губ голодным поцелуем. Вместо этого ты испачкала меня пирожными.

Тихий смешок и боль, которая сейчас так ярко звучала в голосе:

— А также свалила рыцаря, залепила снежком в лицо и… и стала моей женой. Самой лучшей. Той, о которой я даже не смел мечтать. Так что даже не думай меня бросать. Я не отпущу. Никогда.

Чуда не произошло. Айола не открыла глаза, не вздохнула глубоко всей грудью, не прошептала его имя.

— Мне очень жаль, — сказала с грустью Селина, встречая его у дверей. — Мне так жаль.

Леонарда вернули в его комнату, где после отхода заморозки он почти двое суток провел в беспамятстве. А когда очнулся, ему сообщили, что Айола пришла в себя и хочет его видеть.

Глава Восемнадцатая. Возрождение

Два дня спустя

Я ждала прихода мужа. Ждала и боялась. Привиделось ли мне то откровение или оно действительно было?

И вот этот день настал.

Леонард вошёл в комнату, тяжело опираясь на трость, которая сейчас стала его неизменным спутником, помогая продвигаться. Селина сказала, что я столько сил отдала мужу, что рана на груди уменьшилась раза в два и почти его не беспокоила. Но магическое вмешательство не могло на него не повлиять, так же, как и на меня.

Две израненные души, два измученных тела. Но это лучшее, что могло произойти в сложившейся ситуации.

Мне еще не разрешали вставать, но помогли сесть в кресло, предварительно укрыв ноги пушистым пледом из пуха егорьской козы. Несмотря на летнюю жару меня сильно знобило, особенно по ночам. Лишь крепкие настойки и лекарства целителей из Академии помогали забыться беспокойным сном до утра.

Муж осторожно приземлился в соседнее кресло, слегка сморщившись от боли, лихорадочно прижав руку к груди, там, где в вырезе воротника белела чистая повязка. Трость он поставил рядом и только тогда впервые взглянул на меня.

Медленно и очень пристально всматривался в каждую черточку на лице, замечая изменения и молчал.