Настоящие индейцы

— Об одном жалею, — процедила Дженни, сжимая в руке нож. — Что у меня нет пистолета. Знаешь, кого я застрелила бы первым делом? Эту тварюшку Иду. Все беды из-за нее. И пусть меня потом судят за убийство заведомо беременной и психически неполноценной. Может, я никогда не доберусь до нашего суда. Зато она сдохнет вместе с нами.

Хесс остановился в двадцати метрах от меня. Интересно, что будет, если я сейчас метну рогатину? Достану ведь.

— Опять ты, женщина, — проскрипел он. — Тебя надо проучить. Положи оружие, женщине нельзя его носить. Все женщины пусть положат оружие.

— Размечтался, — вдруг выплюнула Моника. — Делла не женщина, а мужчина! И я мужчина. И Санта мужчина. И Дженни тоже мужчина. Здесь только одна женщина — толстуха. А мы не будем покоряться. Слезай с кобылы, я докажу тебе, что я мужчина!

К Хессу прискакал гонец, то ли уставший, то ли перепуганный.

— Они… они там убили всех!

— Убили, — повторил Хесс. — Значит, они не лгут и они мужчины. Накажите их как мужчин.

Он повернул кобылу и неспешно поскакал в лагерь.

* * *

Мы не сдались, нет. Мы еще подрались. Нас взяли сетями и притащили в самую гущу шатров и палаток. Туда, где в землю были вкопаны столбы. Всех, кроме Иды, привязали к столбам — за вытянутые вверх руки, спиной наружу.

— Санта, я не выдержу, — прошептала Моника.

— Выдержишь, — ответила ей индианка. — Ты сказала — ты должна доказать.

— А что мне делать?!

— Ругайся.

— Ругаться?! Но это же дурно!

— Ты уже не женщина, а мужчина. Мужчине не дурно.

— Хорошо, Санта, я так и поступлю, — пообещала Моника.

Бедный ребенок.

Плети. Нас выдрали плетьми. Без малейшей пощады. Моника быстро потеряла сознание, но так и не закричала. Я изобретала самые обидные оскорбления для палачей. Санта поддавала жару. Больно? Я быстро перестала осознавать боль именно как боль. Отупела.

Потом нас отвели на новое место — на вершину холма. Здесь было дерево с густой листвой, и под ним уже восседала Ида, укутавшаяся в мою плащ-палатку. Мы промолчали.

Еды нам не принесли, дали только немного воды для Иды. Она еще и возмутилась — почему не кормят, ей вредно голодать! Ей объяснили: за побег наказаны все, и если она недовольна, пусть скажет о том своим друзьям. Этим Ида и занималась весь оставшийся вечер. Она чехвостила меня на чем свет стоит. Твердила, что я завидую ей и стараюсь избавиться, потому что положила глаз на ее мужа. Макс валялся в полузабытьи, и спрашивать у него, когда успел жениться на этой дуре, было бессмысленно. А Ида обещала подать на меня в суд, когда за ней прилетят спасатели, так что лучше бы мне не возвращаться на Землю — там меня немедленно упекут в тюрьму. Потому что я пытаюсь спровоцировать выкидыш у почтенной дамы, дочери приличных родителей, жены, матери и офицера.

Мне казалось, я нахожусь в театре абсурда. Так не может быть. Не бывает таких злобных и ограниченных людей. Даже в дальних провинциях. Просто не бывает. А память подсказывала — еще как бывает. Те женщины, с которыми я служила в четвертом округе, ничем не отличались. Просто им не выпадало серьезных испытаний, и негде было показать свою сущность. А тем несчастным, кому выпало… Лучше не вспоминать. В конце концов, мне предстоит смерть ничуть не лучше той, какую приняли они.

Я то проваливалась в дрему, то выныривала. В лагере поднялся шум, но мне не было дела до него. Лишь к сумеркам я более-менее очнулась.

К холму во весь опор неслись трое верховых с кобылой в поводу. Подлетели к нам, остановились.

— Делла Берг! — отчеканил один. — Ты поедешь с нами.

— А если нет?

— Тогда мы привезем тебя силой. Царь хочет видеть тебя.

Так вот что за шум был днем! Патер явился. Ну ладно, повидаемся.

— Садись, — индеец показал мне заводную кобылу. — Говорят, ты мужчина, а мужчина умеет ездить верхом.

Тоже мне, придумал испытание. Я встала, спину опалило лютой болью, но я не подала виду. Индейская кобыла не так хороша для верховой езды, как обычная лошадь, но и не особенно от нее отличается.

— Для мужчины ты слишком мала ростом, — заявил индеец. — Может, ты карлик?

Примерившись, я вскарабкалась в седло. Стремян индейцы не знали, но мне-то что? Я в детстве без седла ездила — подумаешь, стремена… Мне бы в обморок не грохнуться, вот что важнее.

Индеец повернул свою кобылу и вскачь понесся вниз. Я скрипела зубами, у меня темнело в глазах, и я боялась только одного: упасть и свернуть себе шею именно сейчас. Именно тогда, когда есть шанс все-таки вылезти из западни. Не может быть, чтобы Патер хладнокровно послал нас на смерть.

Рядом с шатром старейшин появился еще один — в полтора раза выше и в четыре раза шире, с бунчуком на остром шпиле, с разряженной гвардией. Мои конвоиры объехали шатер и спешились у двух костров, на которых грели воду в огромных котлах. За кострами был шатер поменьше, и меня подтолкнули к нему.

Я вошла. Внутри были только женщины. Немолодые, судя по повязкам на шее — рабыни. Они наполняли водой большую бадью. Из-за их спин вышла старуха, придирчиво оглядела меня.

— Садись сюда, — она показала на бадью, — к царю нельзя грязной.