Настоящие мужики детей не бросают

— Если б любила, то не бросила и давно нашла бы! — Опекун поднялся на ноги, неприятно похрустел пальцами. — Вспомни, как ты горько плакал, когда тебя привел в детский дом тот грязный пьяница?! Ты был готов у кого угодно жить, лишь бы не с этим пожарником. Я тогда тебя пожалел, подумал: вот какой хороший мальчик, а плачет, надо ему помочь найти свой дом, настоящих родителей. И я нашел! Сказка, а не жизнь! А ты смеешь еще сопротивляться! Хочешь в дерьме барахтаться всю жизнь? Жить с пьяницами, которые будут издеваться над тобой?! Живи! Я для такой сказки запросто найду желающих! Толпой побегут! Подумай, Сан Саныч! Даю тебе время до завтрашнего утра! Если не согласишься, отвезу обратно к пожарнику, потому что поместить тебя в детский дом, сам слышал, нет никакой возможности, мест нет, а больше я тебе ничем помочь не могу. Так что решай: либо в сказочный рай, в Америку, либо обратно к пьянице пожарнику! Думай, Чапай, думай!

Он вышел, оставив его одного, прошел на кухню, где, намазывая масло на бублики с маком, пила чай крепкая старушка с суровым, потемневшим лицом.

— Ма, ну я поехал! Покормишь мальчишку и уложишь спать! — Юрий Васильевич улыбнулся, поцеловал мать в лоб, но та недовольно отстранилась: она не терпела сантименты.

— Когда ты его уже отправишь? — нахмурилась она. — Раньше быстрее работал. Один ребенок в два месяца! При нашем российском сиротстве надо их партиями за кордон отправлять! — шумно прихлебывая чай, проворчала она.

— Маменька, это деликатные вещи, но обещаю тебе, что через два дня все будет закончено. Документы почти готовы, осталась одна закорючка, и мы тут же с ним вылетаем! Там-то все смазано-подмазано, а вот мальчишка до сих пор упирается. Я-то думал, он вцепится, не оторвешь, а тут прямо «караул» кричи!

— Вот свиненыш! Еще носом воротит! — беря второй бублик, возмутилась мать.

— Да, ты представляешь! — зло рассмеявшись, воскликнул Юрий Васильевич, намазывая и себе кусок бублика маслом. — В заднице живем, но зато на родине! Ничего, ему деваться некуда, согласится, потом еще благодарить будет! Не первый и не последний. А я пятнадцать штук сниму и обрету еще одних благодарных друзей. Ты к ним еще отдыхать, ма, поедешь!

— Только этого мне не хватало! — недовольно проворчала мать. — Их гамбургеры я терпеть не могу!

— Почему гамбургеры? Соки, овощи, всякие заморские фрукты, морские деликатесы, хотя при чем здесь еда?! Мир посмотришь, себя покажешь…

— Да ладно тебе, балабол, иди уже, — жуя и глядя в окно, скрипучим голосом проворчала мать.

Юрий Васильевич уехал, а мать позвала Сашу на кухню, прижала его к себе.

— Не горюй, соколик! Юрий Васильевич ведь тебе добра желает! Коли родные мать с отцом от тебя отступились, то и ты им за это отомсти! — Она сложила большую фигу из пальцев. — Вот вам, накося, выкусите! Верно я говорю?!

— Верно, — еле слышно прошептал Саша.

Сан Саныч появился перед Ниной и сыном в ярко-красном облачении Деда Мороза, с посохом, с белой кудрявой бородой, с большим красным носом, котомкой через плечо, и они радостно захлопали в ладоши.

— Ну как? — спросил он.

— Потрясающе! — восхищенно сказала Асеева. — Твой нос тут выглядит более чем замечательно!

— Хватит издеваться!

— Я не издеваюсь!

— А можно я до тебя дотронусь? — широко раскрыв глаза, прошептал Саша.

— Запростяк! — радостно проговорил Сан Саныч.

Саша сделал большой вздох, помедлил и дрожащим пальчиком дотронулся до его яркого одеяния, а еще через мгновение крепко прижался к отцу. Смирнов подхватил его, закружил по комнате, сын завизжал от восторга.

— Чтобы к обеду были! — весело приказала Нина. — Я испеку такой пирог, что вам и не снилось!

Чем больше она узнавала Саныча-большого, как звала его, тем сильнее привязывалась, прикипала, влюблялась. С ним было легко, просто и надежно. Ко всем своим разнообразным талантам фотограф обладал еще храбростью и отвагой, а эти качества всегда восхищали ее в мужчинах. Возможно, и Сашка это сразу почувствовал, с первых минут, потому и прилип к нему, не желая расставаться с тем, кого сразу же полюбил. Она злилась на свою гордыню, которая мешала ей плюнуть на все и потащить его в ЗАГС подавать заявление, дабы привязать покрепче, как всегда советовала ей Танька. Понимала, что можно все испортить.

Самое удивительное, что он понравился и матери. Той вообще нельзя было угодить. С первым мужем Нины, художником, Наталья Михайловна не общалась и не разговаривала после первого же знакомства: не понравился, хотя с детства обожала живопись и художников, а вот зятя не приняла. Но тут с первой встречи каким-то внутренним чутьем она ухватила самую суть.

— Он благородный мужчина, это чувствуется, — скупо обронила Наталья Михайловна, и у дочери радостно екнуло сердце. — Таким же и твой отец был.