Настоящий я

Несколько учителей подошли выразить соболезнования. Мой классный руководитель, который всегда носил только спортивную форму, сегодня оделся в аккуратный костюм. В нем он выглядел как незнакомец. Его грубая рука, потрепавшая меня по плечу, мрачное выражение лица – все казалось чужим. Но главным незнакомцем на прощании с Ваном был я сам. Обычно перед преподавателем я шутил – правда, не всегда удачно – и улыбался, но сейчас совсем не знал, как себя вести: смеяться, как прежде, делая вид, что ничего не произошло, или рыдать, уткнувшись ему в плечо? Ближе к вечеру пришли ребята из нашей школы. Они не знали, что делать на церемонии, поэтому поклонились всем присутствующим и спешно, словно за ними гнались, покинули ритуальный зал. Один из них мне что-то сказал – сейчас уж и не вспомню, что именно. Спустя несколько дней после похорон брата мама выглядела разбитой, а на осунувшемся лице отца резко обозначились скулы.

Люди, пришедшие в тот день на церемонию прощания с братом, собирались в группы по два-три человека, пили алкоголь, закусывая мясом и рисовыми клецками.

– Знаю, сейчас такое говорить не к месту, но все-таки… мы понимали все с самого начала. Сейчас только и слышно, что «я сожалею», «мне очень жаль». Но давайте начистоту: вы правда думаете, что случилось нечто ужасное? Да знаю я, знаю. Каким родителям не больно хоронить детей? Думаете, у меня, что ли, их нет? Но в любом правиле есть исключения. Отец Вана после целого дня в офисе шел на вторую работу – то в магазин, то в мясной ресторан, и таксовал, бывало. Сколько же денег пришлось на сына потратить? А матери каково приходилось? Дети – это, конечно, хорошо, но у каждого человека должна быть и своя жизнь! Тяжело, когда и днем и ночью нужно заботиться о больном сыне.

– Мне кажется, ты перебрал. Потише давай, мы все-таки не в баре. Я тебя уже понял, с первой рюмки только об этом и говоришь. Давай-ка поднимайся.

– Слушайте, у меня тоже сердце не на месте – как-никак племянник умер! Но, по правде говоря… Да отстань ты наконец от меня! Почему сразу лгу-то? Отвяжись! Не пьян я!

Снова вернулась пульсирующая головная боль: казалось, внутри поселился дятел, который неустанно долбил по черепной коробке. Ни один из подручных способов справиться с болью не сработал. Я поднялся со своего места и медленно отошел в сторону.

Рядом оказался пьяный мужчина – то ли мой дядя, то ли папин знакомый. Я был настолько опустошен, что даже не различал лиц окружающих.

– О, а вот и ты, как вовремя! Старшеклассником скоро будешь, да? Смотри, оправдай мамины и папины… – Голос незнакомца оборвался на полуслове.

Закричала женщина. Люди, забившиеся по углам зала, будто разбросанные носки, подпрыгнули от неожиданности. В следующий момент на полу оказались фрукты, рисовые клецки, мясо, за ними со стола полетела посуда. Кто-то подошел ко мне сзади и схватил за руку. Обернувшись, я увидел отцовские впалые глаза.

– Ты что творишь? – закричал он.

Я перевернул ритуальный столик в надежде избавиться от стука дятла. Что случилось дальше, не помню. Придя в чувство, лишь понял, что меня уже вывели из помещения. Я оказался за домом, вокруг были разбросаны окурки, а прямо передо мной возвышалась груда пластиковых коробок. Отец тяжело вздохнул:

– Это все из-за моего старшего брата, он перебрал с выпивкой. Иди лучше домой, я сам обо всем позабочусь.

Когда Ван был жив, родители всегда говорили, что «сами обо всем позаботятся». Эту фразу отец произнес по привычке – Ван умер, а он, как и прежде, заботился о младшем сыне.

– А как же мама? – спросил я.

– У тебя есть отец, я все улажу. Да и мама сейчас вряд ли пойдет домой. Пока прощание с Ваном…

Я посмотрел на траурную повязку на его костюме. Брат умер, что-то было навсегда разрушено, словно башенка из бумажных стаканчиков.

Отец так и не смог договорить. Я знал, что он собирался сказать: «Пока прощание с Ваном не закончится, мама никуда не уйдет». Ее место – рядом с младшим сыном, отцу нужно позаботиться о них. Домой мне предстояло возвращаться в одиночестве.

– Послушай, ты иди, а мы…

– Ты тоже так думаешь? – спросил я, глядя в сторону. Смотреть в отцовские глаза не было сил.

Я устроил сцену из-за слова, засевшего у меня в голове. Оно вот-вот слетит с уст отца.

– Ты о чем? – переспросил папа.

Я ничего не ответил – казалось, я утратил способность говорить. Отец потрепал меня по плечу и вскоре скрылся за углом. Я отрешенно смотрел на груду пластиковых коробок. Стоял декабрь, близилось Рождество. Выпавший прошлой ночью снег укрыл коробки. Ван не любил холод. Вспомнив, где теперь находилось его тело, я горько усмехнулся. Ему, должно быть, холодно и страшно одному. Интересно, о чем он думает в такой тесноте? А о чем думаю я? В голове снова забила дробь. В воспаленном мозгу промелькнула мысль: «Ван, ты тоже думаешь, что твоя смерть принесла всем облегчение? Ты жил слишком долго, целых четырнадцать лет…»

– Нет, что я несу?! – закричал я и что было силы прижал руки к ушам. Холодает. Снег на коробках скоро покроется коркой льда.