Настоящий (ЛП)

Его воспоминание о моей одежде вызывает покалывание в моем теле. Я почти уверена, что когда он повернется ко мне, я буду словно бассейн лавы, ждущий, чтобы он пришел и трахнул меня.

В тот день он казался таким счастливым, шоты текилы, его энергия была похожа на солнце-

А потом эту энергию поглотила ночь в течение нескольких часов.

— Я так сильно хотела, чтобы у нас все получилось, — мне было нелегко это произнести.

— Думаешь, я не хотел? — он повернулся. — Я хочу тебя с тех пор… — он вернулся в постель и притянул меня к себе, яростно впиваясь в мои губы. — Каждую секунду я хотел, чтобы у нас все получилось.

Я прикасаюсь к его подбородку.

— Ты когда-нибудь причинял кому-то боль?

Печаль снова отражается в его глазах, и он выглядит обеспокоенным, прекращая меня обнимать.

— Я причиняю боль всему, к чему прикасаюсь. Я все разрушаю! Это единственное, в чем я хорош. Я обнаруживал шлюх в своей постели, не помня даже, как их приводил, и я выставлял их голыми из своего отельного номера, злой, как черт, потому, что я не помнил, что делал. Я до черта воровал, разрушал, просыпался в местах, не помня о том, как там оказывался… — он делает медленный вздох. — Слушай, с тех пор, как Пит и Райли сменяют друг друга на выходных, всегда есть, кому утихомирить меня на день или два, когда я выхожу из-под контроля. Я остываю, и затем возвращаюсь. Никто не страдает.

— Кроме тебя. Никто не страдает, кроме тебя, — я грустно шепчу и хватаю его руку своей только потому, что боюсь, он встанет с постели, а я этого не хочу. Такое чувство, что я прожила всю жизнь, чтобы он был со мной на первом месте.

— Реми, им обязательно усыплять тебя как тогда? — спрашиваю я, поглаживая его.

— Да, — говорит он решительно. — Особенно, если я хочу… этого… — Одной рукой он указывает на меня и на себя, а другой сжимает меня. — Я хочу этого. Очень сильно. — Он прижимается своим носом к моему. — Я постараюсь все не испортить, хорошо?

— Хорошо.

Он целует тыльную сторону моей ладони, которой я держу его, опять сверкая глазами.

— Хорошо.

Мои внутренние часы просто не дадут мне уснуть в шесть утра, даже после проведенной ночи с ним. По моей коже проходят приятные ощущения, когда я вспоминаю, какими способами мы занимались любовью прошлой ночью. Мой взгляд падает на его массивное тело на кровати и безмерные собственнические чувства, что переполняют меня, настолько сильные, что все, что я могу делать — это не привязывать себя к его грешному телу навсегда.

Тихо и с вялой улыбкой, которая не уйдет с моего лица, я слезаю с кровати, осознавая, что Райли и Пит, не позволят ему много проспать, и, безусловно, не выходя за рамки десяти утра.

Пит уже на кухне, готовит себе кофе. У меня появилось множество вещей, о которых я хочу его спросить, поэтому я присоединяюсь к нему. Подогнув ноги под себя, и сев на кресле за маленький столик, я наблюдаю, как он пересматривает утреннюю газету. Сделав несколько глотков кофе, я прочистила горло,

— Он рассказал мне.

На мгновение его лицо выражает единственную эмоцию — шок.

— Что он тебе рассказал? — Теперь он выглядит сомнительным-

— Ты знаешь что. — Я опустила кофе, приподняв бровь.

Пит опускает газету, не улыбаясь.

— Он никогда никому не рассказывает.

Его слова заставляют меня нахмуриться.

— Не делай такой встревоженный вид. Он рассказал тебе однажды. Разве не так?

— Он не говорил мне, Брук, я был его медбратом. В больнице. По крайней мере, в его последнем году.

Я в замешательстве пытаюсь представить Пита в белом халате, заботящем о большом плохом боксере в больнице. Я просто не ожидала такого. В общем. Эта картина настолько несовместимая, что мне трудно держать это в голове. — Ты был с ним в больнице? — Ладно, я знаю, звучит глупо, но это, кажется все, на что я способна.

Пит кивнув, крепко сжимает губы.

— Это вывело меня из себя. — Он нахмурился на свой кофе, затем покачал головой. — Он хороший парень. Немного безрассудный, но это. Не. Его. Вина! Он никогда никого не дразнил. Он был таким закрытым ребенком, как чертова стена. Он просто очень быстро бегал во дворе и подтягивался на дереве, всегда в наушниках, отгораживаясь от всего. Они подсадили его на наркотики, с тех пор первое время он был быстрее и говорил всем, чтобы держались от него подальше. Они пристали к нему, и была большая неразбериха, и с тех пор, никто даже не дал ему шанса стать быстрее снова, они просто продолжали накачивать его вены дерьмом, избавлять себя от неприятностей.

— Боже мой… — Мне становится тошно от шока, ужаса и злости, я с трудом удерживаю в себе выпитый кофе.

— Брук, Реми не сумасшедший, — подчеркивает Пит, — но они обращались с ним, будто это так. Даже его родители. Все эти годы он чувствовал себя комфортно только в чертовых наушниках. Вот почему парень так редко проявляет какие-либо эмоции. Он просто не может. Он был слишком отстраненным и закрытым все эти годы.

Сердце кровью обливается, когда я понимаю, что Реми с самого начала открывался мне через музыку, через что-то такое знакомое и близкое для него. Внезапно мне захотелось заново послушать каждую песню, что он мне включал.