Горячие слезы продолжают стекать по моим щекам, когда я поддаюсь безрассудному импульсу и подхожу к нему. Я прикасаюсь к его свободной руке и склоняю голову к его груди, поднимая его пальцы и лихорадочно целуя костяшки пальцев, понимая, что они становятся влажными от моих слез, но я не могу остановиться, потому что в последний раз я собираюсь целовать его руку, и это больно.
Он стонет, когда неуклюже ставит свою руку в гипсе мне на затылок, и тяжело гладит мои волосы. В его горле трубка, но когда я вытираю свои слезы и смотрю на него, его глаза кричат мне вещи, которые я не могу услышать. Я встаю, действуя трусливо, как говорит Мел, а он хватает мою руку и не отпускает. Я тоже не хочу его отпускать, но я должна. Я с усилием освобождаю свою руку и целую его в лоб, в самый центр, я надеюсь, что он почувствует этот поцелуй глубоко в душе, откуда он исходит из меня. Он издает грубый звук и начинает тянуть трубку на горле, аппарат издает звуковые сигналы, когда он успешно начинает выдергивать все трубки, прикрепленные к нему.
− Реми, нет, нет! − умоляю я, когда его старания только усиливаются и он рычит от гнева, затем я открываю дверь и зову медсестру. − Медсестра! Пожалуйста!
Медсестра вбегает в комнату, и я чувствую такую боль, когда она вводит какой-то транквилизатор ему, как будто мне больше нечего чувствовать, кроме узла боли. Я не могу поверить, что я собираюсь это сделать с ним, что я настолько труслива и бесполезна, как никто другой. Но когда медсестра успокаивает его и поправляет респиратор, я смотрю на него от двери, его вид теперь спокойней, когда он смотрит на меня, и я улыбаюсь фальшивой улыбкой, которая ужасно дрожит на моем лице, и я ухожу.
Я ненавижу то, что он проснется со своими красивыми голубыми глазами и может не вспомнить того, что я говорила, или где я нахожусь, или что со мной случилось. Но я просто не могу остаться.
Я нахожу Райли в кафетерии и показываю ему конверт, который приобрела у одной из медсестер пару дней назад.
− Я ухожу, Райли. Мой контракт закончился пару дней назад. Просто… попрощайся за меня с Питом и пожалуйста… − я передаю ему конверт с именем Ремингтона, сильно дрожащий в воздухе, − передай Ему это, когда его глаза вновь будут голубыми.
Той ночью я улетаю в Сиэтл, падая на сиденье, чувствуя себя такой мрачной и пустой, как заброшенное здание, и мне интересно, когда я невидящим взглядом смотрю из окна, стали ли его глаза опять голубыми, читает ли он уже мое письмо. Я перечитывала его тысячу раз в голове, и перечитывала его тысячу раз, когда написала его в третью ночь в больнице, когда я знала, что не собираюсь оставаться.
Дорогой Ремингтон,