Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

Хуже скажу. Вместо этого газета опубликовала материал о том, как сильные мира сего стремятся легализовать использование органов и плазмы детей, абортируемых после 12 недель беременности. Позже общественность Англии будет шокирована тем, что донорские органы детей изымались без согласия родителей и годами хранились в морозильных камерах различных клиник.

А куда, кстати, у нас деваются исчезающие люди? Их ведь насчитываются десятки тысяч, и среди них огромный процент детей. Никто из властей предержащих не обращает внимания на публикации по теме о нелегальном бизнесе на донорских органах, все делают вид, что ничего не происходит. Как и в случае со мной, когда вся правоохранительная система развела руками: дескать, споткнулся, упал…

О том, что я не упал, после очередной иносказательной — помните, не высовывайся, а то добьют — критической публикации в адрес ГУВД и резолюции на ней Ю. Лужкова: «Куликову. Прошу принять главного редактора и наладить отношения», я написал заявление на имя начальника ГУВД, где все изложил. И о том, что со мной произошло, и о том, что ни единого следственного действия за весь год не произведено — никто не опросил даже моего водителя, возможного соучастника, потому как он выехал через 5 минут вслед за машиной, которая меня увезла, и именно он нашел меня у подъезда моего дома уже без сознания. Не опросили и сотрудников охраны в подъезде офиса редакции, а бабушки ведь очень даже глазастые и внимательные. Больше скажу: никто этого не сделал и после возбуждения уголовного дела по факту нанесения тяжких телесных повреждений, хотя налицо было покушение на убийство.

Обидевшийся на заметку генерал-полковник (за три года прошагал путь от полковника до генерал-полковника. За какие заслуги?) меня не принял, отправил с помощником господином Фроловым — звания не помню — к начальнику знаменитого МУРа, тоже генералу, Голованову. После того, как я ему все рассказал, он вручил мне значок, посвященный 80-летию известного всему миру МУРа, и отправил к начальнику убойного отдела товарищу И. Губанову. Выслушав внимательно все, что я сказал, убойщик спустил меня этажом ниже — к следаку В. Бурнаеву. (Извините, если длинно, но короче уже просто нельзя.)

Я — в который раз, прости, Господи! — повторил все, что со мной произошло, перечитал, подписал, что «с моих слов записано верно», и удалился, почти не сомневаясь, что уж теперь-то, теперь все пойдет по-другому, по-новому. И штаны найдутся, и преступники отыщутся.

Когда легковерен и молод я был, милицию нашу я сильно любил, перефразировал бы я строчки гениального нашего поэта, потому как — да, вы догадались: никакого движения по делу не произошло. Ни генерал Голованов, ни его подчиненные не сделали никаких телодвижений, которые свидетельствовали бы об их служебном — нет, не рвении, об этом не может быть и речи, — а об элементарной дисциплинированности по отношению к документу, поступившему через самую высокую инстанцию. Что же тогда говорить о тех, кто идет в ментовскую честным советским путем, кто несет в дрожащих руках исписанный листок школьной тетради, на котором, возможно, последний крик о помощи, последняя надежда на то, что «люди в синих шинелях» оборонят и защитят их бедных.

Нет, не случайно все опросы общественного мнения фиксируют только негативное отношение в обществе к милиции и милиционерам. Поборы на рынках, побои в «клетках», куда сажают временно задержанных, часто совершенно случайных людей, отказ в приеме заявлений тех, кто обращается в милицию, — все это и создает стойкий образ мента, не воспринимаемого в обществе. И это при том, что Ю. Лужков каждый год бывал на партийно-хозяйственном активе столичной милиции, выслушивал их доклады с высоких трибун, сам выступал с часовыми речами — короче говорить он разучился — назначил сам себя главным милиционером Москвы, а преступность не унимается. И речь не об ударах сковородкой по голове меж супругов, не о поножовщине среди наркоманов. Настоящая, крупная мафиозная преступность, намертво спаявшаяся с высшими чиновниками во всех структурах власти, вот что определяло и определяет нынче криминальную физиономию столицы.

Ровно через год после обращения и после возбуждения уголовного дела, после еще одной публикации, разговоров с начальником службы собственной безопасности ГУВД С. Черных, встречался с «коллегами» из пресс-центра ГУВД. В кавычках, потому как наших коллег не может быть по определению — они «нарисуют» про тебя все, что велит начальство.

В конце концов дело отправили по месту жительства, где за него никто не хотел браться до моего обращения в прокуратуру, пригласили к следователю 176-го о/м, что в Солнцеве, по фамилии Худяков. Снова «с моих слов записано верно», снова он трепал меня на том, сколько пил, где и с кем, а в самом конце этой «приятной» во всех отношениях беседы признался, что до того, как меня пригласить, и пять, и даже шесть раз все, что было в папочке, перечитал и знал наизусть.

— А что же вы меня трепали? — спрашиваю.

— Порядок такой, — отвечает.

— И последует по порядку? — спрашиваю.