— Стоп, — не выдержал Андрей такого надругательства как над формой подачи материала, так и над содержанием истории, с воодушевлением рассказываемой Глашей.
— Но я даже про Отца Гор еще ничего не успела сказать, — не на шутку обиделась девушка.
— Расскажешь в другой раз, а сейчас мне надо молча подумать, — успокоил ее Белов. А сам размышлял над тем, не могла ли Глаша помимо Камня Одалиски невзначай еще и поглотить Камень Шахеризады. И не угрожает ли ему в ближайшие три года сказки из альманаха «Тысяча и одна ночь».
Продолжение занимательной истории, приключившейся с его однофамильцем, Андрей так и не услышал. Поскольку после второго раза пришел к выводу , что чрезвычайно зацикленная на вопросах убиения окружающих девушка является слишком небезопасным собеседником. В этом он окончательно убедился после того, как Лейла предложила очистить весь купейный вагон, в котором путешествовала Березовская четверка, если считать и Фагота, от посторонних. А если Андрей даст добро, то не только вагон, по и весь поезд. В котором, по утверждению одалиски, в настоящее время ехало триста пятьдесят семь разумных не считая трех машинистов и семерых проводников, включая начальника поезда. Любопытства зря Андрей тут же уточнил — откуда такие сведения. Оказалось — один из многочисленных магических навыков, которым награждаются ассасины, прошедшие обучение в Ордене. Андрей не сразу понял, что под «очистить» Лейла подразумевает «зачистить» в том контексте, который чаще используется при описании действий диверсионных групп. Попытка воззвать к здравому смыслу и пояснить Лейле всю дикость подобного предложения успехом не увенчались. Так что Андрей в директивном порядке запретил Глаше принимать облик Одалиски, ежели обратного не потребуют какие-нибудь чрезвычайны обстоятельства.
Глава двадцать шестая. Не Парижские тайны
Глава двадцать шестая. Не Парижские тайны.
Если бы год назад, там, еще в прежнем мире, у кризис-менеджера кто-нибудь невзначай поинтересовался, что он не любит больше всего на свете, не считая, конечно, еду по рекомендациям ЗОЖ, Андрей бы не на секунду не задумываясь ответил бы: «Больше всего на свете я ненавижу расизм и негров». На самом деле ничего кроме рисовки в таком ответе не было бы, поскольку на старости лет Сван стал сравнительно толерантным к окружающим. Его не слишком беспокоили ни европейские геи, ни штатовские афроамериканцы, хотя по поводу последних он иногда высказывался подчеркнуто заботливо, утверждая, что проклятые англосаксы из негров всю кровь выпивают, при этом стороннему наблюдателю могли послышаться нотки одобрения в адрес этих самых «кровопивцев», ни, даже, отечественные Свидетели Иеговы. О чем говорит, ежели Андрей однажды самолично посадил елочку рядом с тем оврагом, куда его по молодости вывозили братки, и где впоследствии он самолично, через несколько лет, прикопал Киселя, бригадира у тех самых братков.