Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде

Как заключенный, ожидающий суда, вы долгое время не виделись с женой. Нет человека, который бы приласкал вас, позаботился о вас, спросил, как прошел день. Вы давно не видели своих детей. Они вырастут без вас, будут вас стыдиться, не станут упоминать ваше имя, стараясь забыть, кто вы есть. Вы пробудете в этой гнусной дыре двадцать лет, не видя первого цветения весны, не слыша пения птиц. Вы будете есть, спать и жить в отвратительном бетонном мешке. И вот прокурор говорит, что готов пойти на сделку, которая поможет вам выйти на год или два раньше. Все, что вам нужно, — запомнить, что сделал и что сказал обвиняемый, которого подселили к вам в камеру. Можете придумать какую-нибудь историю о нем? Сможете солгать? Ведь он все равно виновен. В этих каменных джунглях нужно бороться за выживание. Вы в ловушке. Вам предлагают выход. Разве вы откажетесь?

И вот теперь осведомителю (назовем его Арнольдом Макгиннисом) приходится давать показания против нас. Он подробно рассказал о том, что обвиняемый якобы признался ему в преступлении, когда они сидели в одной камере. Наш перекрестный допрос будет обычным агрессивным допросом атакующего адвоката защиты, и звучать это будет примерно так:

«Вы договорились с прокурором о сделке, так?»

— «Нет».

— «Он сказал, что поможет вам, это правда?»

— «Нет».

— «Я вижу, что вас посадили за мошенничество». (Это следует произнести, глядя в дело свидетеля.)

— «Да».

— «Вы утверждаете, что вы честный человек?»

— «Да».

— «Разве честный человек может быть мошенником?»

— «Меня подставили, а дело было сфабриковано».

— «Вы умеете врать, не правда ли?»

— «Я не вру».

— «Вы ведь лгали и раньше? Расскажите присяжным, что такое ложь».

— «Они знают, что такое ложь».

— «Нет, я хочу, чтобы вы им сказали».

— «Это когда говоришь неправду».

— «Вы профессиональный врун, не так ли? Именно за это вы сидите в тюрьме, это правда?»

— «Я не врун».

— «Вы можете ответить на мой вопрос: вы профессиональный врун? Именно за это вы сидите в тюрьме, не правда ли?»

— «Я не профессиональный врун».

— «Когда вы встречались с прокурором?»

— «Не знаю».

— «Не знаете даже этого?»

— «Нет».

— «Вас возили к нему в офис?»

— «Нет, он приезжал, чтобы встретиться со мной».

— «С ним была пара полицейских, правильно?»

— «Только один».

— «И он сказал, чтобы вы дали показания, не так ли?»

— «Это я ему сказал».

— «Вы говорили, что не заключали сделку. Но вы же ожидали что-то в обмен на ваше сотрудничество?»

— «Нет».

— «Вы сейчас лжете, не так ли?»

— «Нет».

— «Есть ли способ определить, когда вы лжете, а когда нет? Я хочу сказать, может быть, вы как-то по-особенному кривите рот, когда говорите правду?»

Такой тип допроса может продолжаться бесконечно в подобной враждебной манере. Тюрьмы забиты заключенными, чьи адвокаты вели перекрестный допрос в этом строгом, агрессивном стиле, хлеща неприязненными словами, оскалив зубы и демонстрируя готовность чуть ли не физически напасть на свидетеля.

Мы должны помнить, что присяжные — такие же люди, как и мы. Они тоже не любят лжецов и обманщиков. Но когда мы начинаем грубить и запугивать свидетеля, загнанного на место для дачи показаний, отношение присяжных может постепенно измениться так, что они не будут верить свидетелю и отрицательно отнесутся к адвокату.

Не важно, насколько низкое положение в обществе мы занимаем, насколько бедны и одиноки, насколько нас не любят, — мы стремимся занять более высокое положение. Сочувственный перекрестный допрос осведомителя может оказаться более эффективным и должен звучать следующим образом:

«Мистер Макгиннис, вы оказались в очень сложном положении».

Свидетель смотрит недоумевающе.

«Я хочу сказать, что вам грозит двадцатилетнее заключение в тюрьме».

Свидетель пожимает плечами.

«Не хочу ставить вас в неудобное положение, но это не первый ваш срок, не так ли?»

— «Да».

— «Но сидеть в тюрьме не слишком приятно, правильно?»

— «Могло быть и хуже».

— «Каково это — сидеть в тюрьме?» (Здесь используем открытый вопрос. Ответ на него не может нам повредить, отказ говорить искренне будет означать, что свидетель хочет что-то скрыть.)

— «Что вы имеете в виду?»

— «Ну, как уже говорилось, мистер Макгиннис, вам грозят двадцать лет заключения. Помогите присяжным понять, что такое один день в тюрьме».

— «Не знаю».

— «Вы уже провели там много дней, не так ли?»

— «Да».

— «На что похож один день в заключении?» (Заинтересованная нотка в нашем голосе.)

— «На любой другой день». (Здесь мы может направлять допрос с того момента, когда он утром встает с нар, с постели без простыней, когда холодная тюрьма наполняется звуками открывающихся и захлопывающихся стальных дверей. Внутри никогда не гаснет свет — даже ночью, поэтому нельзя сказать, день сейчас или ночь. Построение, проверка, завтрак из остывшей вязкой баланды, долго тянущиеся часы ничегонеделания и одиночества, короткая прогулка во внутреннем дворике — и так постоянно, день за днем.)

— «Один день в тюрьме — это один день в аду, не правда ли?»

— «К ней привыкаешь».

— «А вам грозит семь тысяч триста таких дней, пока вы не выйдете на свободу и сможете чем-то заняться, это правда?»