Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде

В конце концов, гораздо лучше обходиться без критически важных свидетелей, чем вызывать их на свидетельское место и заставлять дискредитировать свое доброе имя. Если присяжные разочаровались в нас и считают, что мы не оправдали доверия, это сродни чувствам людей, которым изменил любовник. Будет невозможно восстановить их доверие, любовь и верность. Примерно так же обстоит дело с присяжными, доверявшими нам, когда мы представляли дело, но впоследствии тем или иным образом потерпели неудачу. Поскольку показания многих свидетелей можно опровергнуть на перекрестном допросе и обвиняемый почти не имеет шансов убедить присяжных в своей невиновности, противостоя опытному, хорошо подготовленному прокурору, я давно пришел к заключению, что вызов свидетелей защиты для дачи показаний не является удачной стратегией, особенно если умеешь эффективно проводить перекрестные допросы. В этом случае вызов свидетелей защиты становится просто ненужным.

Перекрестный допрос слабых, боязливых, униженных и страдающих. Необходимо всегда помнить один факт: если присяжные ассоциируют себя со свидетелем, к нему нужно относиться с предельным вниманием, потому что, нападая на свидетеля, мы нападаем на присяжных. Вспоминаю скорбящую мать, сын которой был убит, а в убийстве обвинялся наш клиент. Вспоминаю вдову, потерявшую мужа в автомобильной аварии, в которой пострадал наш клиент, и мы требовали у нее возмещения ущерба. Часто опытный адвокат вообще не задает никаких вопросов, потому что знает, что в противном случае присяжные возьмут свидетеля под свою защиту.

Но все люди одинаковы. Как и у нас, у скорбящей матери тоже есть свои защитные механизмы. Хотя адвокату, ведущему перекрестный допрос, нельзя прибегать к конфронтационной тактике, ему не следует пугаться такого вызывающего симпатии свидетеля. Необходимо выбрать щадящий подход, но с вескими, относящимися к делу вопросами. Более того, нужно учитывать, что этого свидетеля выставила противная сторона, а не мы. И было бы несправедливо лишать себя права на перекрестный допрос просто потому, что оппонент решил выставить свидетеля, вызывающего симпатии. Своего рода настоятельная необходимость требует, чтобы мы приняли этот вызов.

— Миссис Эллисон, я представляю себе ту боль, которую вы сейчас испытываете. Это, должно быть, очень тяжело для вас.

— Да, сэр.

— Вы понимаете, что не мы виноваты в этой боли, вызвав вас в качестве свидетеля?

— Да.

— Вас попросил дать показания прокурор, но не мы.

— Да.

— Мне придется задать несколько вопросов, касающихся этого дела. Вы позволяете мне сделать это?

— Наверное.

— Спасибо, миссис Эллисон. — (Здесь мы начали прорубать лед симпатии, которую наш оппонент завоевывает этой свидетельницей.)

Допрос начинается открытыми вопросами.

— Я хочу, чтобы вы вспомнили вечер, в который случилось несчастье. Мне жаль, что я вынужден это делать, но не могли бы вы сказать, где находился ваш муж?

— На работе. Он работал в ночную смену с двенадцати ночи до восьми утра.

— Вы одна были в доме?

— Нет, мой сын спал в своей комнате.

— Расскажите нам кое-что еще о своем доме. Проведите нас, пожалуйста, по нему и покажите, как он выглядел в два часа ночи.

— Это простой дом с двумя спальнями. Здесь входная дверь, гостиная, потом кухня. К гостиной примыкают две спальни, между ними — ванная и туалет.

— Какое было освещение в два часа ночи?

— Свет был выключен, но в гостиную проникал свет от уличного фонаря.

Свидетельница начинает понемногу меняться. Ее голос больше не дрожит на грани рыданий. Он звучит совсем по-другому, чем когда она отвечала на вопросы прокурора. Похоже, что она занимает почти оборонительную позицию и даже немного враждебную.

— Вы были в постели в дальней спальне, а ваш сын спал в ближней?

— Да.

Теперь она отвечает, как большинство свидетелей, так, будто мы хотим поймать ее на чем-то. Мы не меняем свой тон — абсолютно вежливый, сосредоточенный и бесстрастный. Но изменение в ее поведении просто поражает. Дело не в том, что она не похожа на скорбящую мать, роль которой ей приписывалась. Да, она страдает, но, как и многие свидетели, заняла защитную позицию в перекрестном допросе. Присяжные видят, что этот ранее «неприкосновенный» свидетель ведет себя так, что его можно и нужно подвергнуть перекрестному допросу.

— Вы не видели человека, вошедшего в переднюю дверь, не так ли?

— Как я могла его видеть? Я же была в дальней спальне.

— Конечно, не могли, миссис Эллисон. Вы совершенно правы.

Она в упор глядит на нас, как будто забила гол в решающем матче.

— И первое, что вы услышали, был чей-то крик: «Мэтт, урод, выходи сюда!»?

— Нет, сначала я услышала, как ключом открывают переднюю дверь.

— Услышали из дальней спальни?

— Совершенно верно. Я это слышала.

— Вы спали?

— В своих показаниях я говорила об этом.

— И вас в дальней спальне разбудил звук поворачивающегося ключа во входной двери?

— Да.

Почему свидетельница ведет себя так враждебно? Мы задавали простые, обоснованные вопросы. Пелена симпатии, окружавшая ее с самого начала, постепенно тает.