Настольная книга сталиниста

Наши представления о важнейших событиях рано или поздно начинают жить самостоятельно. В них желаемое выдается за действительное, обрастает догадками, слухами, предположениями. Словом, превращается в миф.

Так произошло и с XX съездом КПСС.

Расставание с мифом всегда болезненно. Но сегодня мы обязаны отрешиться от него. Увидеть съезд только таким, каким он и был на самом деле. Без пристрастного стремления приукрасить либо опорочить его.

Со дня своего открытия XX съезд, как и должно, преподносился средствами массовой информации переломным. Решающим в жизни страны. Правда, подобная оценка не была чем-то исключительным. Ее уже не раз давали многим предыдущим партийным форумам. Новым, действительно необычным, даже настораживающим оказалось иное. Изображение съезда поворотным, но отнюдь не только в экономике, как было и раньше. Возвещающим эпоху демократизации, мирного сосуществования, подъема жизненного уровня населения.

Позже к официальной пропаганде присоединилась даже извечно фрондерствующая часть творческой интеллигенции. Они-то вместе, вполне единодушно, и стали славословить съезд как феномен. Как уникальное, исключительное явление, якобы уже действительно резко и кардинально изменившее положение в Советском Союзе.

После отстранения Хрущева столь неординарная оценка съезда отнюдь не исчезла. Сохранилась. Только теперь служила неким знаком, свидетельствующим о принадлежности к оппозиции новому режиму. Стала символом молчаливого неприятия курса, который исподволь, медленно, но все настойчивее утверждается с лета 1965 г. Именно тогда ужесточение идеологического контроля, усиление противостояния на международной арене, непоследовательные попытки реабилитировать Сталина и послужили основой окончательной мифологизации XX съезда.

Отныне с ним, с его на деле весьма двусмысленными решениями, с негласным, как и «закрытый» доклад Хрущёва, истинным политическим курсом, что не хотели замечать, а если и увидели, то постарались быстро забыть, связывали неосуществленные надежды, несбывшиеся мечты.

Насколько же оправданными были те надежды и мечты? Насколько реально соотносили их именно с XX съездом?

Перемены? Безусловно!

Пожалуй, главным в те февральские дни 1956 г. стало всеобщее упование на быстрое и полное обновление, на неизбежную демократизацию. Прежде всего — самой партии. И методов, форм её деятельности, роли и места в жизни страны. Предвосхищало такую надежду, переходящую в эйфорию, порождало уверенность в осуществлении её очень многое. Все, что предшествовало съезду. В 1953 г. — арест Берии и суд на ним, в 1954-м — процесс над его предшественником по МГБ Абакумовым, в 1955-м — уход Маленкова с поста Председателя Совета министров СССР, оставшегося несмотря на это членом президиума ЦК КПСС.

Правда, начался съезд и шел поначалу обычно, рутинно. Даже отчетный доклад, прочитанный Хрущёвым, не обещал, казалось бы, ничего нового. Единственное, что отличило его от других таких же, замечено было далеко не сразу. В нем отсутствовали традиционные, еще вчера обязательные ссылки на «основополагающие» труды Сталина. Имя же покойного вождя, человека, тридцать лет возглавлявшего Советский Союз, человека, с которым прежде связывали все победы и свершения, упоминалось единожды. Чисто ритуально: за время, прошедшее с XIX съезда, смерть вырвала его из рядов партии. И только.

Сенсация появилась лишь на третий день. Во время выступления Микояна. Именно он — первым — открыто, хотя еще и весьма осторожно, даже довольно мягко подверг критике Сталина. Вернее, дал негативную оценку его «Экономическим проблемам социализма в СССР». Осудил пропагандистов и историков, не желавших выходить за рамки «Краткого курса», а потому так и не создавших работ об Октябрьской революции, Гражданской войне без «лакировки». Да упомянул без обычных бранных эпитетов Антонова-Овсеенко, Косиора.

И только после закрытия съезда «взорвалась бомба». Произошло из ряда вон выходящее событие. Появились, мгновенно разошлись по всему миру слухи о «закрытом» докладе Хрущева. А подтверждала еще неясные, неуверенные, полные недомолвок сообщения о том более чем скромная по содержанию, всего в десять строк, резолюция «О «культе личности» и его последствиях». Опубликованная всеми газетами резолюция, в которой имя Сталина просто не упоминалось.