Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

Беременная лежала на железной кровати с пампушками, дремала. Муж сидел рядом и держал руку на её высоком животе, напоминая лечащего врача с фонендоскопом. Глаза врача были мечтательными, сентиментальными, далёкими. Видели розового младенчика в ванночке, видели распашонки, ползунки, детскую колясочку в цветочках…

Однако через неделю, придя с работы, Яшумов услышал о себе такие слова:

– …Мама, да какие коляски! Какие распашонки! Он же постоянно переводит деньги чужим, увечным детям! Эсэмэсками. Постоянно! Особенно девчонке с голубыми глазами. На её лечение. 300, 500 и даже ТЫСЯЧУ в один раз. Постоянно, мама. Как увидит в ящике очередных попрошаек, тайком уходит с мобилой в спальню и переводит. Я просмотрела все его эсэмэски, мама!

Яшумов затосковал. Опять со снятым ботинком в руке. Так тоскует вор-карманник, когда его схватят за руку.

Мать, видимо, не поверила.

– Да точно, мама, точно! – продолжала дочь. – Он не только плачет над издохшими котами, мама!

Анна Ивановна наверняка была поражена. Смотри-ка, и денег не жалко. А ещё образованный. Сама, наконец, вступила:

– А я тебе говорила, доча, сразу говорила: забирай у него всё. Все деньги, какие принесёт в дом. Все, до копейки. И выдавай потом понемножку. На обед там, на метро. И хватит с него.

Дочь, видимо, смотрела на мать с насмешкой: в какое время живёшь, мама?

– А что, а что! – не унималась та. – Да отца нашего возьми. Да дай я ему волю – где бы наши денежки были? А? Ответь. В какой пивной, у каких дружков?

Дочь не могла ответить.

– То-то, – поставила точку Анна Ивановна.

После услышанного помимо воли провинившийся с ботинком в руке искал для себя оправданий. Больные дети в телевизоре – это же величайший позор зажравшихся властей. Величайший. Каких только детишек не видишь теперь на руках у измученных матерей. С тяжёлыми патологиями сердца, желудка, даже мочевого пузыря. Детей, так и не научившихся ходить на слабых ножках. С тонкими шейками. Когда головка даже не держится. Без боли на это же нельзя смотреть! Когда видел такое, сразу сжимало горло, подступали слёзы. Тут же хватал мобильник и переводил деньги на номер счёта, всегда указанного в конце ролика.

Но так бывало, когда смотрел телевизор один. При жене, и уж тем более при её родителях, делать этого не мог. Потихоньку совал телефон в карман и уходил в спальню. И уже там, оглядываясь на оставленную открытую дверь, торопливо давил в мобильнике – переводил по 300 рублей, по 500 и даже по ТЫСЯЧЕ (один раз, девочке с очень голубыми глазами, которой уже сделали одну операцию на сердце, но нужна была ещё одна, более дорогая).

И вот теперь услышал наконец, что давно разоблачён, что виноват будет теперь до конца жизни.

На этот раз для глухих не стал хлопать дверью. Хватит, в конце концов. Надоело. Продолжал раздеваться. Снял, повесил мокрый плащ.

– Ты уже дома? А мы не слышали.

В дверях – жена. И её мать сбоку выглядывает. Как будто дочку направляет.

– Добрый вечер, – сказал Яшумов и прошёл в коридор, а потом к себе в кабинет. В кабинет отца.

– Ужин в кухне на столе, – догнали слова.

Сидел за столом, слушал, как в гостиной мелко смеялась, заходилась Анна Ивановна: «Ой, не могу! Ой, животики надорвёшь!» В плазменном шёл, конечно, Юмор. С косоротой ведущей и всем её выводком замечательных юмористов. «Ой, животики надорвёшь!» – не унималась Анна Ивановна.

Дочь, как всегда, сидела каменно – изучала природу юмора.

Недавно горячо спорили на эту тему с Плоткиным. Дело было в кафе. Под таким же плазменным телевизором, в котором кривлялась всё та же компания юмористов с известной ведущей. Плоткин прямо-таки с пеной у рта доказывал:

– …Да поймите, Глеб Владимирович! Восприятие юмора у всех людей разное! Один смеётся от пальца указательного, другому нужно этакое интеллектуальное. Тонкое, скрытное. Даже разные народы смешное воспринимают по-разному. Юмор русский, французский. Пресловутый английский…

Плоткин замер с вилкой в руке, забыв про еду.

– …Например, такое может быть объявление в английской газете: «Женское общество «Благопристойность» борется… за… за введение трусов для лошадей. (А?) Леди энд джентльмены, присоединяйтесь к нам!»

Яшумов чуть не упал на тарелку с бифштексом. А хохмач удивлялся своему экспромту:

– А? Где ещё такое могут сказать или написать? Только в Англии.

Главред отложил нож и вилку, вытирал глаза. Не-ет, это не твоё. Не ты придумал. Просто заимствовал (украл) у кого-то.

Ведун всё не мог отойти от экспромта, всё сдвигал брови. Переживал за тётушек из Общества. И за лошадей. Что те до сих пор без трусов.

До конца работы Яшумов несколько раз вспомнил плоткинскую шутку. И всякий раз останавливал в рукописи карандаш и улыбался. Так у кого же ты всё-таки содрал эту фразу?

Вечером после ужина набрал-таки в поисковике ноутбука про тётушек и лошадей. Чтобы узнать, в конце концов, Плоткина эта шутка или нет. Набрал почти дословно…

Нет ничего о трусах! Нигде! Даже близко к фразе Плоткина.

Да-а. Талантливый парень. Талантливейший кучерявый Пушкин!

Но почему у такого свой роман никак не идёт? У такого одарённого?..