Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

Дома в кухне была только Анна Ивановна. Как всегда не услышала хлопнувшей двери. Однако воскликнула:

– Ой, смотрите скорей! Животики надорвёте!

В телевизоре Жанны (без Жанны) хозяйничали старые барбосы и болонки с кудельками. Артисты давно погорелых театров. Словно с боем прорвались они в телевизор Жанны. Что-то там вещали, смеялись от своих же шуток, веселили молодёжь в студии.

Потом один барбос и одни морж с усами предались сладким воспоминаниям. «А помнишь, как он… А помнишь, как она…»

И опять тяжело было смотреть. Господи, ну зачем вылезают, зачем? Ну сидели бы дома, с внуками, с правнуками. Выращивали бы цветы. Какую-нибудь картошку. Но – нет. «Снова туда, где море огней». Словно из последних сил. На костылях, на колясках. Обгоняя друг дружку. Отталкивая. «Будь смелей, акробат!» Господи-и.

Яшумов сидел перед оставленной ему едой, прикрытой полотенцем. Потом снял полотенце, стал есть. Даже не помыв рук. Коротко, дико улыбался тёще, когда та со смехом поворачивалась. Мол, тоже животики надрываю, не беспокойтесь.

Пришла из ванной жена. В махровом халате, с султаном на голове. Мазала руки кремом. Молча взяла пульт и прекратила безобразие в своём телевизоре. Не обращала внимания на замахавшую ручками мать.

Спросила у мужа:

– Дозвонилась до тебя Алёна Ивановна?

Муж сказал, что дозвонилась.

–У неё что-то случилось? Она в порядке?

Хотелось сказать «она в полном порядке». Сказал:

– У неё умер муж. Дитрих.

– Да ты что! Как? Когда? – Чувствовалось, что женщина испугалась за Алёнку. Сама напугана, не верит.

– Вчера. В одночасье.

Яшумов коротко рассказал обо всём случившемся. Пошёл к себе. В кабинет.

Дочь и мать замерли. Опять.

Анна Ивановна оживилась:

– А как это – «прямо за пультом»? Доча? На электростанции, да? Электриком он?

– Оставь, мама!

4

…С утра на планёрке опять наехал Купцов. Опять при всех опустил. Поэтому дождался обеда, примчал Пшёнкину к себе домой, установил и жёстко отымел. Стало легче.

Лежал руки за голову. Толкнул застывшую любовницу:

– Да ляг ты, ляг! Мало, что ли, тебе?

Пшёнкина на коленях медленно повалилась. На бок.

Подтянул ноут, хотел в игре изничтожить Купцова. Догнать – и взрывами, взрывами: на тебе, гад, на!

Вдруг увидел в работающем телевизоре Яшумова и Акимова. (Что за хреновина!) Сидят где-то на сцене, за столом, только двое, а перед ними головы с затылками рассыпались.

Бросился, схватил пульт, дал звук:

– …Наряду с известными авторами, о которых я вам рассказал, в этом году у нас будет широко представлена и талантливая молодёжь. Голубкина Галина, Гриндберг Михаил…

Анатолий Трофимович больше молчал, а говорил длинноволосый козёл. Всё нахваливал Гриндберга и Голубкину.

Пшёнкина уже прилипла к боку. Пояснял ей:

– Счас, счас! Обо мне будет говорить. Смотри, слушай!

Но козёл за столом, оказывается, уже пошабашил. Уже складывал бумаги. О «Войне Артура», об авторе «Войны Артура» ни слова, ни звука. Это как?

Анатолий Трофимович придвинулся к нему и что-то сказал тихо. Но тот только плечом передёрнул: дескать, отстань.

Тогда Акимов не растерялся, взял микрофон в свои руки и сам начал говорить в него:

– Глеб Владимирович забыл упомянуть ещё одного нашего молодого автора. Это Виталий Савостин с романом «Война Артура». Обязательно обратите внимание на дебютный роман этого талантливого перспективного автора.

А козёл, главное, надулся и продолжает собирать свои бумаги и книги на столе. И ни слова в поддержку Анатолию Трофимовичу. Вот гад так га-ад.

Пшёнкина Валентина поняла только, что двое эти из издательства Виталика, но кто из них кто – не разобрала. Поэтому просто успокаивала:

– Ерунда, Виталик, забей, прорвёшься.

Но любимый уже не смотрел на экран. Мрачный, сидел на стуле и качал большую гантель. Качал, как небывалой силы и веса свой прибор. Готовил себя к чему-то.

Залюбовалась…

…Из Дома книги Яшумов и Акимов вышли врагами. Акимов кипел:

– Как вы не можете понять, в конце концов! Савостин – это Восковой. А Восковой – это губернатор. Все наши гранты, пресс-конференции – это из-за Савостина. Через него. Никакие ваши гриндберги и голубкины не получили бы ни черта! Если бы не он. А? Неужели это трудно понять! Он же выигрышный наш билет. С ним мы попали в струю. Восковой выделил нас из десятка таких же издательств. Издыхающих. Неужели трудно понять это!

Яшумов молчал.

– Ну чего вы взъелись на него? Чем он хуже вашей Голубкиной? Чем? Тем более Плоткин его причесал. Сказал мне, что книга пойдёт, будет даже иметь какой-то успех. А?

Яшумов сказал наконец:

– Извините меня. Я не могу поддерживать графоманов. Не могу переступить через себя. Знаю, что мне придётся уйти из редакции… но не могу… Извините.

Яшумов повернулся. Поддёрнул тяжёлую сумку на ремне, набитую книгами, пошёл.

Акимов тоже пошёл. В другую сторону. Ругался. Матом. Нет, к е… матери из издательства! Плоткин подойдёт. Плоткин будет плясать как надо. Только Плоткина теперь.

Акимов не замечал встречных людей. Ноги, как чужие, ставились неуверенно. Давление давило голову. Из-за этого упрямого придурка. Вытирался платком. Нет, ты посмотри какая дубина! «Не могу переступить!» Я тебе покажу…