Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

«Макаркин смотрел на Яшумкина и думал: какой же ты скучный, дядя. И нос твой картошка глупый и скучный. И сам ты давно надоел».

— Григорий Аркадьевич, вы слышите меня?

«Стеклянные глаза Макаркина вернулись к действительности»:

— Слышу, слышу, Глеб Владимирович! Извините, задумался.

Дальше опять на пальцах пришлось всё объяснять, втолковывать.

«Но Яшумкин всё равно сидел недовольный. Он только что получил нагоняй от Акимкина. А тот, как известно, шутить не любит. Так что идите и работайте, товарищ Макаркин».

— Иду, иду, Глеб Владимирович. И Зинкину подключу.

— Какую Зинкину?

— Шучу, Глеб Владимирович. Уже убегаю.

«Надменная Зинкина даже не повернула головы. На прибег Макаркина. Cпросила только недовольно: “Что он сказал?”».

— Да так. Очередной втык от Акимова получил. Перекинул на нас. Не обращай внимания.

С новой надеждой прильнул возле экрана к милой щеке. Как к пэрсику, сказал бы кавказец.

— На чём мы вчера остановились?

4

Зиновьева быстро прибиралась на столе, торопилась на обед. Приехал из Вологды брат Сергей. В свой отпуск. Надёжный буфер от Плоткина. Хотя бы на неделю. И Ярик теперь под присмотром.

— Когда познакомишь с братишкой? — Невинный вопрос от любовника. И, главное, заглядывает сбоку, помогает прибирать.

— Я на обед, Григорий Аркадьевич!

Опять на всю редакцию. И, бросив кучерявого, уже торопилась к выходу. Убить подлую мало! Убить!

Вернулась. Будто забыла что-то на столе. Снова прибирала бумажки. Не прибрала, оказывается. Тихо сказала: «Приходи сегодня в семь».

— Я пошла, Григорий Аркадьевич!

Видела, что все ухмыляются, все давно всё знают, но ничего с собой поделать не могла. Кричала и кричала каждый раз на всю редакцию. Это была даже не защита, — какое-то помешательство.

— Добрый день, Анатолий Трофимович! — прокричали Акимову в коридоре.

Акимов отпрянул к стене. Что это с ней?

— Я на обед! — обернулись и добавили ему ещё громче.

Дома дядя и племянник играли в нарды. Зиновьева не любила эту игру. Всегда поражалась, как взрослый, начитанный человек (Сергей), человек с высшим образованием смог пристраститься к этой восточной пустой игре. Ведь каждый раз привозит гремучую коробку с собой. Она не влезает у него в рюкзак, она торчит из рюкзака на километр. Но вот он — улыбается в дверях, и чёртова коробка, конечно же, из-за плеча. И ведь не шахматы, не даже шашки — нарды! Племянника зачем-то научил. «Ура, дядя Сережа приехал, — бросается тот всегда к игроку в дверях. — И нарды привёз!»

На кухне Зиновьева не могла ни к чему привязать руки. Вернулась в комнату:

— Складывайте свою бандуру. В маркет сходите. Майонез мне нужен. Зелёный горошек. Варёная колбаса. Полкило. Вечером гости будут. Вернее — гость. Один.

Маленький игрок вскричал:

— Ура, дядя Гриша придёт!

Большой игрок торопливо складывал игру: что ещё за «дядя Гриша». Однако — сестра.

— Вина хорошего купи. Бутылку. — Подумала: — Ну и водки, что ли. Гость любит шандарахнуть. Но только фунфырик. Хватит ему. Чтобы мельницу запустить.

Сергей был старше сестры всего на год. Знал о ней всё: выросли вместе. А тут вдруг — «гость» у Лидки появился. Который к тому же любит шандарахнуть. Чтобы мельницу запустить.

— Ну, племяш — готов?

— Готов, дядя Серёжа!

— Тогда погнали.

Дядя и племянник направились к двери. И сумку под продукты не забыли.

— Деньги возьми, Сергей! В серванте.

— Ещё чего! — хлопнула дверь.

Вечером Сергей Петрович Зиновьев, начальник планового отдела Вологодского комбината железобетонных конструкций, встречал гостя (любовника) сестры. Он был искренне рад, что у неё наконец-то кто-то появился.

В прихожей перед Сергеем Петровичем стоял невзрачный и словно бы застенчивый мужичонка с кучерявой головой. Который ухватился за протянутую руку Сергея Петровича как за спасение. Который тряс её и беспрерывно говорил, как спасённый. И смеялся. Без всякого фунфырика. К нему присоединился прыгающий Ярик, и два звонка сразу укатились в комнату. Оставив Сергея Петровича в некотором недоумении: однако застенчивый.

Сели за накрытый стол. Ярик забыл о приехавшем дяде — с обожанием смотрел на кучерявого. Лепился к нему. А тот — тарахтел. Не умолкая. И шутки сыпались, и смех, и вопросы к Зиновьеву: кто вы такой, Сергей Петрович, да с чем вас можно кушать.

Зиновьев хорошо закусывал. Но отстранял лезущий графинчик, пил только вино. С улыбкой посматривал на сестру и её кипящего хахаля. Надо же, называет его на вы и по имени отчеству. Впрочем, это так и должно у неё быть. Как говаривала незабвенная мама — Лидка наша красивая, но навек мешком пуганая: как бы чего не сказали, как бы чего не подумали.

Плоткин не умолкал. Умудрялся следить за будущим шурином. Брат был очень похож на красавицу сестру. Правда, нос — правильной красивой формы — был мелковат для большого лица. Словно взял его брат у сестры на время, напрокат. Зато глаза такие же: темные, бархатные. И волосы густой шапкой, как у сестры.

Плоткин, хитрый, подпускал:

— Вы большой начальник, Сергей Петрович. На вас всё производство держится. Весь ЖБЗ.

Зиновьев солидно надувался, но слова растягивал: