Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

— Да не-ет, всего лишь в плановом я. Бумажки перебираю.

Однако пыжился не долго. Вдруг скинул маску и весело сказал:

— А не сыграть ли нам в нарды, Григорий Аркадьевич. А? — Сказал как совсем другой человек. — Знаете эту игру?

Плоткин отпал. Повернулся к Лиде. Как так, Лида? Начальник всего ЖБЗе — и нарды. Возможно ли такое? Я, может быть, ослышался?

Зиновьева не выдержала, рассмеялась:

— Ладно уж. Сыграйте. Пока я чай буду собирать.

Двое взрослых и мальчишка — сразу к дивану. И вот уже встряхивают коробку, тарахтят кубиками, как небывалыми драгоценностями, и раскрывают её, и начинают кидать кубики. И про всё на свете забыли! Оказывается, и Плоткин тоже большой мастер в этой дурацкой игре. Сразу учить начал. Останавливать, доказывать.

Лида Зиновьева улыбалась, уносила всё со стола, чтобы затем накрыть чай. С тортом. С домашним вишнёвым вареньем, которое привёз с собой Сергей.

Но игроки (кроме маленького) ещё до чая вдруг полезли в кухню курить. Сергей распоряжался. Как у себя дома. Раз балкона нет, а на лестнице нельзя — потерпишь, Лида.

Задымили, не обращая внимания на хозяйку. С рукой в форточке Зиновьев походил на баскетболиста-дылду, забывшего руку в корзине, а коротышка Плоткин с дымом — на его беспокойного наставника, тренера. Лидия Петровна не выдержала, захлопнула их. Какой пример Ярику!

— Куда лезешь? Там никотиновая баня! Повеситься можно!

Мальчишка гыгыкал: обманываешь, мама. Там никотиновый рай!

В воскресенье в парке всё на том же на Крестовском Лидия Петровна смотрела на двух мужчин, которые, словно соревнуясь в удали перед ней, взмывали и падали на русских горках. Ярик дёргал за руку: «Во дают, мама! Вот крутые!»

Зажатые в тисках, Зиновьев и Плоткин вылетали наверх, солнце баловалось наверху, не находило себе места, и друзья с криками вновь устремлялись вниз.

Выдернутый Сергеем из механизма, Плоткин плясанул на твердом, чуть не упав, но устоял.

— Лидия Петровна, невероятно! невероятно! — восклицал он. — В следующий раз непременно с вами покричим!

Пошли дальше. Однако Плоткин вошёл во вкус. Решил добить Зиновьеву и остальных.

Когда его привязывали к катапульте, громко спросил у Сергея Петровича, к какой партии тот принадлежит.

— В ЛДПР я вообще-то, — удивился тот. — А что?

— А меня, если погибну… прошу считать коммунистом!

Закрыл глаза и взлетел в небо.

Его отвязывали на земле. Совали нашатырный спирт. Космонавт мотал головой. Нужна была реабилитация.

— Ярик, за мной!

И как уже было здесь, космонавт плавно плавал с мальчишкой по кругу в неопасной лодке. Шла реабилитация. К брату и сестре выплывали две рожицы с улыбками до ушей.

Сестра трудно спросила: «Как он тебе?» Вынуждена была спросить. Брат мгновенно понял: «Мировой мужик, Лида! А хохмач какой! И Ярика любит. Даже не раздумывай. О свадьбе не забудь позвонить». «О свадьбе». «Даже не раздумывай». А брат уже встречал двух отважных:

— Вот вам по мороженому, корешки. За храбрость!

Ещё ходили по парку. Стреляли по очереди в тире. Кроме Зиновьевой. Катали Ярика на пони. Тут работала сама мать, шла рядом, оберегала. Мужчины в это время глотали табак в кустах. Выглядывали оттуда, как диверсанты.

В кафе, куда, проголодавшись, зашли, всё было так, как и должно быть в кафе в парке — яркие рисованные звёзды на чёрном потолке, барменские понты с летающими над стойкой бутылками, тихая приятная музыка, под которую томно пережёвывались со своими дамами кавалеры.

После вкусного долгого обеда, где был и мясной салат, и рыбный, и овощной; и вкуснейшая пицца, когда большущий треугольник подносишь ко рту на пяти пальцах, как часть от целой клумбы на столе; и бутылка хорошего вина, и тархун для Ярика, и мороженое шариками — после всего этого пиршества Плоткин и Зиновьев спорили, кто должен рассчитаться. («Я заплачу» — «Нет, я! нет, я!») Начальник ЖБЗ не торопясь разваливал надёжный верный бумажник, набитый купюрами. Плоткин по всем карманам — шарил. Выдёргивал бумажки. Официант индифферентно стоял. Напоминая клюшку от гольфа. Шустрый Плоткин победил — насовал индифферентному сполна.

Когда ехали домой, Ярик в мотающемся вагоне привалился к маме и спал, обнятый маминой рукой.

Разбуженный, потягивался:

— Это уже наша остановка? Да?

Всю неделю, пока брат гостил, Плоткин каждый вечер неизменно возникал на пороге. Зиновьева, встречая, помимо воли недовольно опускала глаза. Никакой буфер не получался. Более того — Плоткин душевно тряс руку Буферу, тот ему тоже. Потом, точно талисман, оба теребили голову Ярика и, не теряя ни минуты, сразу же усаживались к нардам. И Ярик, конечно, вместе с ними.

Зиновьева садилась за стол. Забытая игроками, смотрела. Хорошо, что с приездом брата престала хотя бы летать женская одежда в спальне. Но ведь это ненадолго. Сергей скоро уедет. Бродила у женщины утопическая мысль. Мысль-утопия: хорошо бы создать нечто вроде шведской семьи. Женщина, двое мужчин и мальчишка. Но абсолютно без секса между взрослыми. Абсолютно. Только душевное, светлое…