Настройщик

От Кхин Мио его воспоминания обратились к старому настройщику, у которого он когда-то учился, тот всегда по окончании работы доставал из деревянного бара бутылочку вина. «Как давно я об этом не вспоминал», — подумал он, и сам удивился, откуда взялось это воспоминание, и почему оно пришло именно сейчас. Он вспомнил кабинет, где постигал науку настройки, и те прохладные дни, когда старика посещало поэтическое настроение и он начинал рассуждать о значении настройщика. Эдгар слушал его, забавляясь в душе: молодому начинающему настройщику слова учителя казались чересчур сентиментальными. «А почему ты решил заняться настройкой фортепиано?» — спрашивал старик. «Потому что у меня хорошие руки и я люблю музыку», — отвечал юноша, и учитель смеялся: «Так дело в этом?» — «А в чем же еще?» — удивлялся Эдгар. «В чем еще?» — учитель поднимал бокал и улыбался. «Знаешь ли ты, спрашивал он, что в каждом инструменте скрыта своя песня?» Юноша качал головой. «Может быть, это всего лишь старческие бредни, но, видишь ли, движения пальцев исполнителя — всего лишь механическое действие, обусловленное простым устройством из нескольких самых обыкновенных мышц и связок, подчиненных всего лишь малому количеству простых правил темпа и ритма. Мы должны настраивать рояль, чтобы нечто столь земное, как мышцы, связки, а также клавиши, проволока и дерево, могло стать песней». «А что за песня прячется в этом старом инструменте?» — спрашивал Эдгар, показывая на пыльное пианино. «Песня, — говорил мастер, — у нее нет названия. Это просто песня». И юноша смеялся, потому что никогда не слышал песню без названия, а старик смеялся тоже, потому что был пьян и счастлив.

Клавиши и молоточки рояля дрожали от толчков во время движения по реке, и в этом тихом звоне, исходящем от них, Эдгару снова чудилась песня без названия. Это была песня, состоящая из одних нот, но лишенная мелодии, песня повторяющаяся, потому что каждый отзвук — пульсация первой ноты, песня, исходящая из самого инструмента, ведь здесь нет другого музыканта, кроме реки. Он вспомнил о ночи в Маэ Луин, о «Хорошо темперированном клавире»: «Это произведение, подчиняющееся строгим законам контрапункта, как и все фуги. Вся пьеса — лишь разработка одной простой мелодии, обязанная строго соблюдать правила, установленные в первых нескольких строчках».

«Удивительно, — говорил старый настройщик, поднимая свой бокал, — почему человек, создававший произведения о поклонении Богу, назвал свою величайшую фугу в честь настройки фортепиано».

Они спускались вниз по течению. После полудня на их пути оказалась стремнина с порогами, и плот пришлось перетаскивать волоком.

Река в этом месте стала шире. Нок Лек привязал свою долбленку к плоту. Ранним вечером они остановились у маленькой деревни на берегу, покинутой жителями. Нок Лек на своей лодке подгреб к берегу, а двое других юношей прыгнули в воду и с плеском потащили за собой плот. Вначале он сопротивлялся, как упрямое животное, но постепенно удалось его прибить к берегу. Плот привязали к бревну, лежащему на пляже. Эдгар помог отвязать рояль и перенести его на берег, и все улеглись отдыхать прямо на песке. На всякий случай они соорудили покрывало из плетеных циновок и накрыли им рояль.

У входа в деревню юноши нашли брошеный мяч для хинлона и начали перекидываться им на мелководье. Их игривое настроение казалось Эдгару неуместным. Его голова была переполнена беспорядочными мыслями, которые перескакивали с одного предмета на другой: «Где сейчас доктор и Кхин Мио? Началась ли уже битва? Может быть, она уже закончилась?» Всего несколько часов назад он был еще там, но сейчас он уже не мог видеть того, что там происходит, не мог слышать звука выстрелов или криков. Река была тиха, небо чисто, только туман поднимался над рекой.

Эдгар оставил играющих и отправился побродить по берегу. Начало слегка моросить, и его ноги оставляли отпечатки на влажном песке. Ему было любопытно узнать, почему же покинута деревня, он направился по тропинке, взбегающей вверх по берегу. Подъем был коротким, как и Маэ Луин. Деревня, должно быть, специально выстраивалась поближе к воде. Наверху тропы он остановился.

Это была обычная шанская деревня — собрание хижин, расположенных без видимого порядка, столпившихся на берегу, как стайка птиц. Позади темнели густые джунгли, уже добирающиеся до хижин и запускающие в щели в стенах побеги лиан и ползучих трав. Эдгар почувствовал запах пожарища: от дождя поднимались испарения из земли, зловонная копоть исходила от обугленного бамбука и дорожной грязи. Эдгар задумался, как давно деревня была оставлена людьми, если запах горелого еще столь силен? «А может быть, он просто возродился под дождем, влага разрушает звуки, — подумал он, — но усиливает запахи».