Настройщик

Он шел, почти ни о чем не думая, пытаясь только разглядеть знаки, которые могли указать ему путь в Маэ Луин. Стало жарко, и он ощущал, как в волосах струйки пота смешиваются с невысохшими каплями дождя. Эдгар почувствовал, как его начало лихорадить. Он закатал рукава и распахнул рубаху, и. делая это, наткнулся на что-то в кармане. Это бы.л сложенный в несколько раз листок бумаги. Несколько секунд он не мог вспомнить, что это, пока в голове не всплыла картина последних минут на берегу доктором, который и передал ему это письмо. Он на ходу развернул его, расклеивая слипшуюся от влаги бумагу, поднял к глазам и остановился.

Это была страница, вырванная из «Одиссеи», при надлежавшей Энтони Кэрролу, — отпечатанный в типографии текст, дополненный выписанными индийскими чернилами завитками шанских букв. Строка были подчеркнуты.

В путь они тотчас пустились и скоро пришли к лотофагам.

Гибели те лотофаги товарищам нашим нисколько

Не замышляли, но дали им лотоса только отведать.

Кто от плода его, меду по сладости равного, вкусит,

Тот уж не хочет ни вести подать о себе, ни вернуться,

Но, средь мужей лотофагов оставшись навеки, желает

Лотос вкушать, перестав о своем возвращеньи и думать.

Сквозь полупрозрачную мокрую бумагу Эдгар увидел еще какую-то надпись и перевернул страницу. Темными чернилами рукой доктора там было нацарапано: «Эдгару Дрейку, вкусившему». Эдгар снова перечитал строки и медленно опустил руку с письмом. Мокрая бумага свернулась от порыва ветра. Он пошел дальше, пошел уже без прежнего упорства, медленно, может быть, просто потому, что устал. Вдали местность повышалась, земля сливалась с небом акварельными штрихами далеких ливней. Он посмотрел вверх и увидел облака, ему показалось, что они пылают, как хлопковые подушки, обращающиеся в пепел. Он чувствовал, как испаряется влага с его одежды, как пар поднимается вверх, покидая его, как дух покидает тело.

За гребнем холма он ожидал увидеть реку или, может быть, Маэ Луин, но перед ним была лишь бесконечная дорога до самого горизонта, и он пошел по ней. Вдали виднелось одинокое пятнышко на открытом пространстве. Подходя ближе, он разглядел его, это было маленькое святилище. Эдгар остановился перед ним. «Странное место для того, чтобы оставлять подношения, — подумалось ему, — здесь нет ни гор, ни домов. Здесь нет никого». Эдгар оглядел миски с рисом, увядшие цветы, палочки-амулеты, подгнившие фрукты. В жилище духа помещалась статуя — поблекшая деревянная фигурка лесного эльфа с печальной улыбкой и обломанной рукой. Стоя посреди дороги, Эдгар достал из кармана листок бумаги и снова прочел. Свернув, он положил его рядом со статуей. «Я оставляю тебе историю», — проговорил он и пошел дальше. Небо светлело, но солнца еще не было видно.

В самом разгаре дня он увидел вдали женщину с зонтиком. Она медленно шла по дороге, и он не мог понять, приближается она к нему или удаляется прочь. Вся эта картина представлялась невероятно мирной, и откуда-то из закоулков памяти эхом отозвалось воспоминание о единственном солнечном летнем дне в Англии, когда он впервые взял Кэтрин за руку и они гуляли по Риджент-парк. Они тогда почти не говорили друг с другом, просто смотрели на прохожих и экипажи, на другие молодые пары. На прощание она прошептала только: «Меня ждут родители, мы скоро увидимся» — и растворилась в зелени, скрываясь под белым зонтиком, который ловил солнечные лучи и чуть колыхался на ветру.

Голос Кэтрин зазвучал яснее, и он поймал себя на том, что ускорил шаг, потом почти побежал. И тут сзади ему послышался стук копыт, а следом — чей-то голос приказал остановиться. Но он не стал оборачиваться.

Сзади снова крикнули: «Стой!», он услышал механический, неживой звук, лязг металла, но пока еще это было далеко. Раздался еще один крик, а потом выстрел, и Эдгар Дрейк упал.

Эдгар лежал на земле, под ним растекалась теплая лужа. Он повернулся и посмотрел на солнце, которое вернулось на небо в 1887 году, о чем свидетельствуют хроники, на плато Шан стояла страшная жара. И если хроники молчат о дождях, или о Маэ Луин, или о настройщике фортепиано, то по одной лишь причине — все это пришло и исчезло, земля высохла снова.

Женщина растворялась в миражах, в призрачном блеске света и воды, который у бирманцев называется «тхан хлат». Воздух дрожал вокруг нее, дробил на части ее фигуру, мелькая и закручиваясь вихрями. А потом и она исчезла. Остались только солнце и зонтик.

Послесловие автора

Старый монах-шан вступил в горячий спор с индусом-отшельником.

Монах говорил, что все шаны верят в то, что после смерти человека его душа отправляется к Реке Смерти, где ее ждет лодка, чтобы отвезти на тот берег, и поэтому, когда шан умирает, его друзья кладут ему в рот монетку, чтобы заплатить перевозчику, который повезет его на ту сторону.