Читаем Настройщик полностью

Путь был долгим, и Эдгар в конце концов устал. Сколько же доктор путешествовал по этому плато, думалось Эдгару, если тому известен здесь каждый ручей, каждый холм. Эдгару внезапно пришла в голову мысль, что, случись им расстаться, он не смог бы найти дороги назад. На какой-то краткий миг эта мысль напугала его. «Но выразил свое доверие ему, когда отправился на эту прогулку, — подумал он, — так что у меня нет причин сомневаться». Тропа сузилась, и доктор поехал впереди. Эдгар наблюдал за ним сзади, за его прямой спиной, за рукой, покоящейся на поясе, за всей собранной, подтянутой фигурой.

Наконец они выехали из леса, снова оказавшись на широком гребне горы, и вернулись в долину, откуда выезжали утром. Когда Эдгар со склона очередного холма увидел Салуин, солнце уже садилось. А когда они добрались до Маэ Луин, было и вовсе темно.

13

На следующее утро Эдгар успел проснуться до прихода детей и спустился к реке. Он ожидал найти там доктора за завтраком или, может быть, встретить Кхин Мио, но берег был пуст. Волны Салуина плескались о песок. Он взглянул на ту сторону в поисках птиц. Кто-то вспорхнул. «Еще один королевский зимородок, — подумал он и улыбнулся про себя. — Я уже начинаю учиться». Эдгар вернулся на поляну. Навстречу ему от домиков спускался Нок Лек.

— Доброе утро, мистер Дрейк, — проговорил юноша.

— Доброе утро. Я искал доктора. Ты не знаешь, где он?

— Раз в неделю доктор бывает в своей... как это говорится?

— Доктор в своей приемной?

— Да, в приемной. Он послал меня за вами.

Нок Лек повел Эдгара по маленькой дорожке к лагерным строениям. Когда они подходили к приемному покою доктора, туда зашла пожилая женщина с плачущим ребенком на руках. Он был туго спеленат в пеструю тряпку. Эдгар и Нок Лек последовали за ней.

Помещение было полно людей, несколько дюжин мужчин и женщин в разноцветных одеждах и тюрбанах сидели, стояли, держали на руках детей, заглядывали через головы друг друга, пытаясь разглядеть доктора, который сидел в дальнем конце напротив входа. Нок Лек провел настройщика сквозь толпу, тихим голосом прося пропустить их.

Доктор расположился за широким столом и слушал через стетоскоп ребенка. Пошевелив бровями вместо приветствия, он продолжал свое занятие. Ребенок безвольно лежал на коленях молодой женщины. Эдгар решил, что это, должно быть, мать. Она была совсем юной, лет пятнадцати-шестнадцати. Глаза ее были заплаканными и усталыми. Как и у большинства других женщин, ее волосы были убраны под широкий тюрбан, который с непринужденным изяществом покоился у нее на голове. На ней было платье из домотканой материи, подвязанное поясом на бедрах, с узором из переплетающихся геометрических фигур. Хотя в том, как она его носила, был оттенок элегантности, приглядевшись, Эдгар заметил, что ткань по краям обтрепалась. Он вспомнил о том, что доктор рассказывал о засухе.

Спустя довольно продолжительное время доктор наконец убрал стетоскоп. Он что-то сказал женщине на ее наречии, затем повернулся и стал рыться в шкафу, стоящем за его спиной. Эдгар смотрел через его плечо на ряды аптечных склянок. Доктор заметил его интерес.

— У меня здесь почти все то же самое, что и у любого английского аптекаря, — сказал он, подавая женщине маленький флакончик с темной жидкостью. — Настойка Варбурга и мышьяк от лихорадки, пилюли Кокля и хлородин, пудра Гоа от круглых глистов, вазелин, мазь Холлоуэя, порошок Давера, лауданум от дизентерии. А еще вот это. — Он показал на ряд необозначенных флаконов с листьями и мутными жидкостями, расчлененными насекомыми и ящерицами, плавающими в настоях. — Местные средства.

Кэррол снова потянулся к шкафу и достал большую бутыль, заполненную какими-то травами и почти непрозрачным настоем. Он вытащил пробку, и комната наполнилась сладким запахом. Он запустил в бутыль пальцы, вытащил мокрую растительную массу и наложил ее на грудь ребенка. По его бокам потекли струйки воды. Доктор начал пальцами растирать настой по горлу и грудной клетке ребенка. Глаза у Кэррол а были полуприкрыты, и он начал что-то тихонько нашептывать. Наконец он открыл глаза, завернул младенца обратно в пеленки вместе с листьями и что-то сказал матери. Она встала и благодарно поклонилась, а потом пошла обратно сквозь толпу.

— Что с ним? — спросил Эдгар.

— Я думаю, чахотка. Тот маленький флакончик — противотуберкулезная микстура Стивенса, — ответил Кэррол. — Доставлена прямо из Англии. Я несколько сомневаюсь в ее эффективности, но у нас, к сожалению, нет ничего лучшего. Вам известно об открытиях Коха?

— Только то, что я читал в прессе. Но я ничего не могу сказать вам по этому поводу. Я знаю микстуру Стивенса только потому, что мы покупали ее для нашей горничной — у нее мать больна чахоткой.

— Этот немец думает, что нашел причину заболевания. Это бактерия, которую он назвал «туберкулезной палочкой». Но прошло уже пять лет. Как бы я ни старался следить за всеми новшествами, мы здесь в слишком сильной изоляции, и новости о достижениях науки сюда доходят плохо.

— А растение?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза