Наступление

Зима в Йемене — лучшее время года, потому что зимой здесь устанавливается самая потребная для русского человека температура — примерно двадцать — двадцать пять градусов тепла. Но это днем — а ночью это примерно плюс пять на уровне моря, и минус пять в горах, причем, ни в одном йеменском здании нет центрального отопления. Сейчас — уже вечерело (лететь решили с ночевкой, несмотря на то, что знающие люди отговаривали) и салон шумящего и дребезжащего вертолета ощутимо продувало вечерней прохладой…

Палестинский лагерь — он не имел собственного названия, а имел только номер — был расположен у подножья большой горы — но расположен был достаточно грамотно. Вверху — был укрепленный лагерь, в котором была даже четырехствольная зенитка, и в котором постоянно дежурило не меньше усиленного отделения — дозор. Этот дозор с помощью трех установленным в каменных укреплениях пулеметов мог простреливать идущую к лагерю единственную дорогу как минимум на три километра, а просматривать — на все пять. Четырехствольная зенитка была хорошим средством для того, чтобы британцы по ту сторону границы, и думать забыли о вертолетном десанте. А внизу, у подножья горы — был лагерь, причем в нем был не только стрелковый полигон, не только самодельная десантно-штурмовая полоса — но и палаточный лагерь, где жили семьи тех бойцов, у которых не было другого дома кроме этого. Были и такие и таких было немало.

Несмотря на то, что произошло до этого — советских гостей здесь приняли радушно, даже выстроили что-то вроде почетного караула, что Кади не понравилось — он не любил шума, не любил бессмысленных церемоний. Несколько раздраженно махнув рукой, он сказал встречающей его делегации на арабском.

— Мы все простые люди и правоверные, к чему эти церемонии, братья? Просто проводите меня в палатку и угостите тем, что есть у вас на столе, мне не нужны яства.

В палатке накрыли стол. Водку — многие палестинцы учились в СССР, там научились пить так, что обычный араб умер бы от такого количества выпитого — убрать не успели.

Судья посмотрел неодобрительно. Харам. Палестинцы переглянулись непонимающе — но их предупредили, что советский гость странный, очень странный.

Водку, короче, убрали.

Ели плов — типичное угощение для этих мест, с бараниной, куркумой, черносливом, плов жирный, горячий, приготовленный на открытом огне по всем правилам. Сначала палестинцы достали ложки — но видя, как берет пищу руками советский гость, спрятали ложки, так-же стали брать плов руками. В присутствии советских гостей многие чувствовали неуверенность от того, что не знали правильных манер — а сейчас испытывали еще большую неуверенность, потому что встреть кто прилетевшего к ним человека на улицах Дамаска или Адена — и никто не сказал бы, что это — советский. Манерами гость был больше похож на пира[201].

Закончив со своей порцией плова, судья вытер пальцы небольшим полотенцем, обвел взглядом собравшихся за столом. Некоторые террористы, на счету которых был не один десяток жизней — опустили взгляд, не выдержали.

— Я рад приветствовать воинов за свободу Палестины на земле свободного Йемена, я рад, что у вас есть кров и положенная Книгой пища — сказал Судья на арабском.

— Хуррият лиль-Фаластын! — ляпнул кто-то, самый глупый и моментально осекся. Сказанное было и оскорблением и упреком, причем упреком справедливым.

— Мы рады приветствовать гостя из далекой страны в нашем шатре… — осторожно начал командир лагеря — рад, что у нас еще остались друзья.

— Воистину друзья, как песок, когда ты его набираешь — плотно сжимай пальцы, чтобы он оставался в твоей руке. Я рад видеть вас в добром здравии и довольстве.

Новый удар — советский гость не захотел предложенного ему миролюбивыми словами перемирия…

— Вы говорите рафик слова, которые столь же верны, сколь и обидны для нас — с неохотой признал командир — скажите, чем мы заслужили такие слова?

— Своим бездействием! — резко сказал Кади — тем, что недостойно мужчин!

— Но мы всегда помогали вашей стране! Палестинцы помнят добро, сделанное для палестинского народа советскими братьями!

— Инна-ма джазаґу-с-саляфи-ль-хамду ва-ль-адаи[202]!

— Когда мы говорили с советскими братьями прежде — ни о каком долге не шло речи!

— Речь про долг перед вашим народом! Разве вы выполняете его, сидя здесь, в горах и вкушая посланное?

— Но наше оружие не попало к нам в руки!

Поистине, лучше бы палестинец этого не говорил.

— Что же вы за мужчины, если позволяете лишить себя по праву принадлежащего вам!? — сказал, как припечатал судья.

Палестинцы молчали. Некоторые — готовы были провалиться на месте, некоторые — выхватить пистолет и выстрелить в дерзкого. Но ни один — не остался бы здесь, если бы была возможность куда-то уйти.

— Рафик, мы принимаем твои слова… — неохотно заговорил командир — и будь здесь товарищ Председатель[203], я уверен, его слова ничем не отличались бы от твоих. Но скажи, что мы можем сделать, чтобы вернуть себе родину? Мы готовы выслушать вас как старшего товарища и брата!

— Чтобы вернуть родину надо сражаться!

— Но мы сражаемся!