Наступление

В республиканском военкомате поседевшего за полгода председателя знали многие. Отходили с дороги с молчаливым сочувствием, так бывает, когда люди даже смотреть боятся на убитого горем человека, не могут смотреть, потому что и свою толику вины чувствуют. А как не чувствовать… они пацанов и отправляют туда.

Военкомом республиканским был русский, назначили его на должность, в молодости служил здесь, в ТуркВО, потом в Сибирь загнали, к ракетам, при увольнении квартира в любом городе — почему то выбрал Ташкент. Седой, усатый, с изборожденными шрамами лицом. Магомедов сердцем чувствовал, что военком не прикидывается — ему было и стыдно и больно за то, что происходит, вот только ему от этого легче не было. Сын его — как был в плену, так и оставался там.

Пропустили без очереди, адъютант шикнул на кого-то, предупредительно открыл дверь. Военком встал из-за стола

— Ибрагим Юсупович…

Председатель шагнул к столу, положил на стол сверток

— Уберите — сказал военком

— Только из уважения. Свежее все, ханум обед приготовит

— Ханум на базаре купит. Уберите.

Председатель неловко смахнул сверток со стола, примостил на стуле рядом с собой

— Что?

Военком покачал головой

— Я звонил в Москву. В иностранной печати прошла информация о том, что он жив. В плену у Хекматьяра, в Пакистане.

— Кто он такой?

— Хекматьяр — бандит. Агент американской разведки. Душман. Самый сильный.

— А… обменять.

Военком покачал головой

— Не все так просто. Если будет возможность обменять — конечно, обменяют. Но у нас — обменный фонд редко бывает. Кто из главарей — так тех живыми не взять, волки еще те. На мелкоту — обмена не будет.

— Не можете, значит…

Военком набычился

— Что можем — делаем. Что могу — я лично делаю. У меня там в штабе армии однокашник служит, считай, из одной тарелки в училище ели. Я ему уже позвонил. Что сможет — сделает. Крепитесь, Ибрагим Юсупович. Раз жив — шанс есть, если сразу не убили — наверное, когда-то вернут…

* * *

Окликнули на выходе, на стоянке — он только машину открыл. Сверток выбросил в мусорное ведро.

— Ибрагим Юсупович…

Председатель обернулся — из соседней шоколадного цвета шестерки мерзко скалилась фиксатая, улыбающаяся рожа. Киргиз! У киргизов с узбеками испокон века плохие отношения были, в свое время вместе, в одной республике пожили, потом разделили, слава Богу. Когда объединяли — Ташкент, он же русским городом был, цивилизованным, русский форпост в Средней Азии, в Туркестане, с законами, с магазинами, со всем. А киргизы — они же кочевники, совсем дикие были. И теперь… в республике черти что творится, имя главного бандита, контролирующего республику, знает каждый пацан, первого секретаря партии пристрелили на даче[247], по всей республике мафия. Эти… понятно, откуда, из Оша. Век бы не видеть.

— Пошли вон! — сухо сказал председатель, садясь в машину.

На колени спланировала фотографическая карточка.

— Езжай за нами. Базар есть.

* * *

Встретились в ресторане гостиницы Ташкент. Популярное тогда было местечко, цены не ниже московских, оркестр, женщины. Принимали чеки, доллары, афошки[248] — ну, а если ни того, ни другого, ни третьего не нашлось, то можно и рубли. Тут же меняли — только знать, к кому подсесть и что сказать. Тут же меняли и чеки… могли прямо в туалете ограбить и убить — темное место, в общем, было. Крутилось тут все на деньгах воинов — интернационалистов. Приезжали — с полными карманами, из Ташкента уезжали с пустыми — только не зевай.

Бабай сидел в отдельном кабинете, рядом с ним еще один человек — русский. Ели плов.

— Доброго здоровья, Ибрагим Юсупович… — издевательски сказал Бабай, кривя губы в тонкой, как бритва улыбке — милости простим к нашему достархану.

Бабая председатель знал — полгода назад объявился. Предложил сеять коноплю на колхозных полях и мак, доходы обещал — в месяц по Волге покупать можно, при том, что Волга стоит примерно десять госцен — сто двадцать тысяч рублей. Председатель кликнул верных людей, приказал проводить гостей, и больше сюда не пускать. Он знал край и не падал. Бабай был из Оша, смотрящий… сам главпахан республики жил не в Оше, на берегу Иссык-Куля жил, под него был выделен один из этажей какого-то санатория, там — тысяча и одна ночь. Об этом все знали и никто ничего не делал… говорили, что первый секретарь республики туда с докладом ездит. Говорили, что на Иссык-Куле есть место, где через воду видны трупы, сброшенные туда с привязанной к ногам металлической чушкой. Да много чего говорили.

Председатель сел за стол, выжидающе глянул на Бабая. Тот, родившийся в нищей деревушке — подчеркнуто медлил, взял грязными пальцами комок риса с морковью и отправил себе в рот. Наслаждался моментом.

А председателю начать разговор первым — не позволяли правила. Даже если речь шла о родном сыне.

— Слышал про твою беду, Ибрагим Юсупович… — наконец сказал Бабай, вытирая рукавом сальные от бараньего жира губы — большая беда…

— Твой пехлеван бросил мне на колени фотокарточку с моим сыном… — сказал председатель, стараясь держать голос ровно — что это значит?