Наступление

А вы думаете, как получается, что целые дивизии переходят на сторону душманов? А вот так вот — все и получается. Просто удивительно, насколько афганцев легко завести и распропагандировать. Тем более — если подобрать правильные слова. А эти слова писали умные, очень умные люди. Здесь ни слова не говорилось об отступлении от завоеваний Саурской революции. Здесь лишь мельком прозвучало о дружбе с США и ни слова не сказали о том, что уже достигнута принципиальная договоренность с группой монархически настроенной оппозиции — за эту договоренность отвечал Лаек со стороны компартии и Себгатулла Моджаддиди — со стороны вооруженной оппозиции, которому удалось создать твердую четверку — четверку партий, готовых пойти на примирение в случае установления в Кабуле устраивающей их власти. Никто не проговорился о том, что один из вариантов плана предусматривает одновременно нападение на русские гарнизоны боевиков вооруженной оппозиции, частей, верных заговорщикам и отрядов китайского и пакистанского спецназа. Никто не проговорился о том, что монархическая оппозиция намеревалась вернуться в страну и занять в ней высокие посты — а ведь все они были крупными землевладельцами после их возвращения неминуемо бы начался передел земельной собственности с большой кровью. Авторы этого послания били по самому больному — по нестабильности власти, по частым, неоправданным сменам власти, по грызне в высших эшелонах власти. Коммунистический режим был плох тем, что воображал, будто народу нужно знать только то, что ему нужно знать — а что не нужно, то не нужно и нечего выдумывать. Получается же на деле наоборот — если ты не выступишь и не расскажешь свою точку зрения на произошедшее, которая будет, по крайней мере, выглядеть правдиво — за тебя это сделают другие, такого надуют людям в уши, что хоть стой хоть падай. Вот и надули — желающие всегда найдутся.

* * *

— Рафик Назимутдин?

Заместитель командующего полка по политической части досадливо обернулся. Из темноты к нему бежал командир первой роты Шараф, верный и исполнительный.

— Тебе чего?

— Я хочу с вами посоветоваться. Если вы говорите, что рафик Лаек и рафик Наджиб в опасности — то почему вы приехали поздно ночью? И где командир пока, разве он не должен быть здесь?

— Ваш командир полка убежал с гнусным предателем дела Саурской революции Танаем.

— Почему? — недоуменно сказал Шараф — еще час назад он был дома.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все, рафик майор. Он точно был дома еще назад, я это точно знаю, слово коммуниста!

Шараф и впрямь знал, что командир четыреста сорок четвертого полка был дома. Два часа назад он, используя свои навыки коммандос, которые ему дал шурави, лез через забор, чтобы поговорить со старшей дочерью в семье, красавицей Аминой. Если бы отец узнал… было бы плохо, потому что это на словах афганцы были сторонниками новых, коммунистических ценностей — посягательство на семью, на семейные ценности, на право мужчины вершить суд в семье любой афганец воспринимал очень остро.

— Что-то ты слишком много знаешь, Шараф — недобро сказал Назимутдин — может быть, ты тоже сторонник Таная?

Рафик Шараф все понял — все-таки он был слишком молод, а как все молодые — и доверчив. Сам рафик Назимутдин на партийных занятиях говорил им: если что-то не понимаете, подходите и спрашивайте у меня. Если вы услышали что-то на базаре, даже плохое — не шепчитесь по углам — а скажите вслух, не бойтесь. Если это плохое — коммунистическая организация полка разъяснит и поправит вас, не даст вашим мелким ошибкам превратиться в непоправимые. Сейчас Шариф понял, что предатели не шурави не Танай — а предатели те, кто сейчас стоят перед ним, они хотят поднять полк на мятеж, пойти против закона. Он шарахнулся в сторону, срывая с плеча автомат — но не успел. Офицер ХАД с удавкой оказался быстрее.

* * *

— Ты видел?

— Что?

— Рафика Шарифа убили.

— Нет… Ты что-то не понял…

— Что вы там шепчетесь! — окрикнул офицер ХАД, ехавший с ними в одной машине. Он и в самом деле не слышал, что они сказали — сидел у самого заднего борта, напряженно всматриваясь во тьму. Гудел мотор, шумела под колесами дорога, и услышать тихий разговор двух сослуживцев у самой кабины было невозможно.

— Ничего, рафик офицер! — ответил второй — рафик Моманд говорит, что он давно подозревал, что Танай гнусный предатель! Он знает — все халькисты только и ждут, чтобы ударить революции ножом в спину!

— Тише там! — сказал офицер, но не зло, скорее, с грубоватым одобрением сказанного

Первый, который затеял разговор, и которого звали Моманд помолчал, потом начал опять.

— Я видел. Я же первым шел. Рафика Шарифа тащили за ноги.

— Кто?

— Эти! ХАД!

— Ты что-то перепутал…

— Нет, не перепутал. Если хочешь идти на убой как баран — иди. А я не пойду!

Офицер опять оглянулся, друзья замолчали

— Я не верю, что шурави нас предают! Помнишь, как в прошлом году шурави прислали вертолеты и нас спасли!? Предатели так не делают.

— Но они не хотят мира…

— Это наши правители не хотят мира! Они грызутся друг с другом, а теперь затеяли мятеж! Вот он провалится и нас расстреляют!