Наступление Ночи

— В чем смысл этого? — рявкнул его отец, споткнувшись о свою шелковую черную мантию, когда отскочил в сторону, чтобы уйти от плывущего тела Альвара. — Что вы сделали?

— Ничего, — сказал ему Там, кивнув Софи и Биане следовать за ним. — Но спасибо, что принимаешь меня.

— Ты появляешься у моей двери среди ночи с плавающим телом, в то время как ты и твои друзья покрыты серебряной краской…

— Пеплом, — исправил Там, тряся руками и разбрасывая серебристо-белые пятнышки по всему безупречному золотому полу.

— Ну, поздравляю, — сказал ему отец, хлопнув дверью так сильно, что люстра задрожала. — Ты нашел что-то более идиотское, чем твоя челка.

— Кван? — раздался женский голос из коридора. — С кем ты разговариваешь?

— Ни с кем, Мэй, — прокричал отец Тама. — Возвращайся в постель, любимая. Не нужно беспокоиться.

— Беспокоиться о чем? — спросила Май, ее голос звучал ближе.

Там замер, когда его мать заглянула в комнату.

Ее черные волосы висели двумя свободными косичками, а щеки были розовыми, как у дочери, пока она не заметила сына. Затем весь цвет сошел на нет.

— Там? — прошептала она, сжимая концы своего синего цветочного халата, когда подошла ближе. — Где Линн? И почему ты грязный? И почему…

Она закричала, когда заметила Альвара за его спиной.

Последовало много криков, и оба Сонга требовали ответов на разные вопросы. Но Там ничего не ответил им, когда заставлял Альвара плыть по зеркальному коридору. Все, что Софи и Биана могли делать, это следовать за ним.

Они прошли серию золоченых фонтанов, наполняющих воздух пульсирующими бульками, пока не достигли внутреннего двора дома, где тысячи светящихся перезвонов ветра излучали мягкий свет, покачиваясь на ветвях цветущих деревьев. Под навесом горшки с кружевными растениями выстроились в ряд у зеркальных бассейнов, наполненных разноцветными рыбками, и венчанные широкими, плоскими листьями кувшинок. Это было захватывающим и умиротворяющим, в таком месте Софи хотела бы провести часы. Но все, о чем она могла думать, это о том, как дополнительная вода, должно быть, усилила борьбу Линн.

— Так куда именно мы направляемся? — спросила Биана, когда Там открыл арочные двери к одной из башен и начал подъем по драгоценным ступеням.

— В любимую комнату моей мамы, потому что когда я раздражаю… я сильно раздражаю.

— Держись подальше от студии своей матери! — прокричал отец за ними.

— Не могу остановиться! — прокричал Там в ответ.

— Все в порядке, — сказала его мама, когда побежала догонять сына. — Используй все, что нужно. Просто скажи мне, что происходит.

Там проигнорировал ее, забравшись на самый верхний этаж, который был так высоко, что в воздухе разлилась тишина. Единственное, что их ждало, это пара витражных дверей.

Мэй схватила Тама за руку, когда тот потянулся к ручкам.

— Это, — вздрогнула она, взглянув на Альвара, — это мальчик Васкер, верно? Тот, про которого я слышала, работал с этими ужасными людьми?

— Да, — признал Там, когда Биана опустила голову. — И никто не может знать, где он, хорошо? Нам нужно спрятать его в неожиданном месте, и все знают, что это последнее место, куда я бы пошел…

Мэй вздрогнула.

Там сделал вид, что не заметил, когда открыл двери и щелкнул пальцами, чтобы включить тонкие пряди мерцающих огоньков, которые тянулись через огромную шестиугольную комнату. Софи ожидала, что «студия» будет как для записи музыки, но она оказалась сказочной страной творца. Каждая угловая стена была посвящена другой среде — акварель, скульптура, чернила, уголь, цветные карандаши и чему-то, что включало крошечные кусочки стекла. Окна от пола до потолка разделяли каждую «секцию», и мерцающий лунный свет тек через квадратные световые люки.

— Это Линн? — спросила Биана, хмурясь над картиной улыбающейся девочки-подростка с черными волосами и серебряными глазами. Сходство было, но некоторые детали были иными… губы — слишком тонкие, а щеки — слишком пухлые, и серебряные прикосновения заметно отсутствовали на концах ее волос.

— Это моя лучшая попытка, — тихо сказал Мэй. — Единственный способ увидеть ее.

Там фыркнул:

— Я заметил, что меня нет.

— Нет? — Мэй щелкнула запястьем и использовала телекинез, чтобы перевернуть холст. — Трудно уловить твою напряженность, — призналась она. — Но я сделала все возможное.

Она выглядела такой маленькой… такой грустной. Это почти заставило Софи пожалеть ее… пока она не вспомнила о тонких палатках, в которых Таму и Линн пришлось жить в течение многих лет. Она также отметила, что Мэй удобно оставила серебряную челку Тама на портрете. И она нарисовала картину таким образом, что видела только одного из своих близнецов.

— Сюда, — сказала Мэй, указывая на круглый стол в центре и сметая рулоны холста и горшки краски поспешно на пол. — Положи его сюда. Это облегчит вашему врачу осмотр.

Там сделал, как она просила, глазея на беспорядок… яркие пятна густой краски окрашивали пол.

— Однажды я пролил чернила на твой рукав, помнишь? — тихо сказал он. — Папа заставил меня оставаться в моей комнате два дня.

Мэй отвела глаза.

— Все меняется.