Наступление Ночи

Когда этого все еще было недостаточно, она покопалась глубже, доходя до своего сердца и выливая в этот сырой эмоциональный колодец, где все горело новым видом тепла. Она обжигала каждую мысль, когда собирала силу, извергаясь искры, когда взрывала сознание Прентиса… и синий ветер раздувал искры в пламя.

Безобидное пламя.

Полезное пламя.

Пламя, которое танцевало, потрескивало и поглощало мрак.

Тепло следовало, опухоль росла, росла и росла, пока не растаяли все зазубренные осколки памяти и не склеились в какую-то массу, когда рост энергии направил Софи выше, выше, выше… так быстро, так неожиданно, он выкинул ее обратно в тело, оставив моргать, дрожать и задыхаться, ее голые руки крепко сжимали потные ладони.

Люди выкрикивали ее имя, избивали ее вопросами… каждый голос поглощал следующий, пока их слова не стали месивом шума.

Кроме одного.

Одного голоса, который заставил всех замолчать.

Все взгляды обратились к Прентису, когда он моргнул глазами, которые были более ясными и сосредоточенными, чем в течение десятилетий, и двинул губами, которые ничего не делали, кроме бормотания, стенания и слюнопускания, но теперь образовывали хриплые, потрескивающие слова.

— Думаю… я вернулся.

Глава 66

Прентис был исцелен.

Софи не собиралась этого делать. Не понимала, что она бессознательно проходит через этапы исцеления.

Но… Прентис выглядел нормально.

Он был дезориентирован, подавлен и убит горем.

Но он не разбился вдребезги.

Он просто цеплялся за сына, и они оба плакали, пока его ослабленное тело не провалилось в сон… настоящий сон, как заверила их Ливви. Она перепроверила четыре раза.

Она также заставила Кифа прочитать эмоции Прентиса, чтобы убедиться, что они устойчивы. И Там быстро прочел его теневой дым, тот оказался в пределах нормального диапазона.

Мистер Форкл также промониторил сон Прентиса.

Он мог сделать это сейчас, не рискуя своим здравомыслием.

Потому что Прентис был исцелен.

Но он еще не вернулся к нормальной жизни.

Его воспоминания были неразберихой… расколотые фрагменты бессистемно склеились, что не было ни причин, ни понятий. И как бы ни старался кто-то из них помочь ему разобраться в этом, его разум оставался хаосом.

— Теперь это зависит от Прентиса, — сказал мистер Форкл, когда занял место рядом с Софи на одной из скамеек на крыльце хижины. — Он единственный, кто может разобраться в своем прошлом.

Пятно и Призрак уже ушли. Как и Делла. И остальная часть группы вынырнула на улицу, чтобы дать Уайли, Прентису и Тиергану немного уединения, чтобы обсудить, что случилось с Сирой.

— Но он вернется к нормальной жизни? — спросила Софи.

— «Нормальной» — это относительный термин, — напомнил ей Олден, глядя на лес, где дымчатый туман, казалось, сгущался, когда день угасал.

Он не выглядел таким умиротворенным, как ожидала Софи. В основном задумчивым.

Фитц подошел и обнял его.

— С этого момента, у Прентиса будет его здоровье, — сказал им мистер Форкл. — И его сына. И шанс создать новые воспоминания. Остальное? Только время покажет. Сознание продолжает разрушаться после первоначального разрыва, поэтому после всех этих лет его воспоминания почти растворились. Представьте себе кусок стекла, который вы разбиваете камнем. Один удар, и достаточно легко собрать осколки обратно. Но разбивать его снова? И снова? И снова, и снова, и снова?

Это не должно было быть сюрпризом. Но реальность происходящего сдавила сердце Софи.

— Мы ничего не можем сделать?

— Если ты надеешься на быстрое решение, нет, — признался мистер Форкл. — Но думаю, было бы разумно для всех нас сделать записи в журналах памяти обо всем, что мы помним о Прентисе, или о том, что мы видели в его сознании, или…

— Я не согласен, — прервал Кинлин. — Он уже потерял более десяти лет своей жизни… зачем тратить еще одну секунду, пытаясь соскрести прошлое? Он должен сосредоточиться на восстановлении и продвижении вперед.

— Почему он не может делать и то, и другое? — возразила Линн.

— Потому что нет ничего хорошего в трагедии, которая не может быть изменена. — Кинлин шагнул в самый дальний угол крыльца, прослеживая рукой линию вдоль перил. — Мы все смотрели, как Грэйди и Эделайн разваливаются после того, как Джоли не стало… вы желаете того же для Прентиса?

— Думаю, еще слишком рано знать, как он ответит на потерю Сиры… в долгосрочной перспективе, — тихо сказал Олден. — Но я не могу представить, что он захочет ее забыть.

— Я никогда не говорил о том, чтобы забыть ее, — поспорил Кинлин. — Но он уже достаточно помнит. Большее будет только усиливать боль… вот почему мы должны относиться к этой потере памяти как к дару, которым она и есть.

Никто, казалось, не знал, что сказать на это… даже Софи. И ее убивало, что Кинлин может быть прав… что было бы лучше оставить Прентиса с фрагментами и тайнами, чем подвергнуть его дополнительному горю.

Она не могла понять, почему это так больно — и не позволяла себе признать это — пока не окажется вдали от любопытных эмпатических ощущений Кифа, одна в своей постели позже той ночью, ни с чем, кроме храпа Игги и ее собственных жалких мыслей о компании.